Столетняя дискуссия: западничество и самобытность в русской философии

Российская Академия Наук
Институт философии
А.Д.Сухов
Столетняя дискуссия:
западничество и самобытность
в русской  философии
Москва
1998

ББК 87.3
С-91
Рецензенты:
кандидат филос. наук А.И.Абрамов
кандидат филос. наук С.И.Бажов
С-91 СУХОВ А.Д. 
Столетняя 
дискуссия:
западничество и самобытность в русской
философии. – М., 1998. – 198 с.
В книге рассказано о полемике, начатой в
1839 г. статьей А.С.Хомякова «О старом и новом» и
продолжавшейся столетие. Западничество или самобытность? Следование имеющимся образцам или особый путь? Единственно возможно то развитие, которое дано Западу историей, или это не так? Подобные
вопросы неизменно находились в центре внимания
различных направлений русского философского и общественного сознания XIX и XX вв. Своей значимости идеи западничества и самобытности не утратили
поныне. Оставленное нам наследие помогает осознать
их суть.
ISBN 5-201-01963-3
© А.Д.Сухов, 1998
© ИФРАН, 1998

Введение
В 1828–1831 гг. П.Я.Чаадаевым были написаны
восемь «Философических писем». Некоторые из лиц,
пользовавшихся доверием автора, имели доступ к рукописи и могли знакомиться с ее содержанием. Одно
из писем, первое, было опубликовано в 1836 г. в журнале «Телескоп».
Чаадаев писал о том, что несмотря на незавершенность европейского общества, свойственные ему недостатки и пороки «все же Царство Божие в известном смысле
в нем действительно осуществлено...»1. Именно это общество должно поэтому рассматриваться как образец для
подражания. Чаадаев считал нелепостью предполагать, что
европейский опыт, результат постепенного и длительного прогресса, можно усвоить сразу. И все же, по его мнению, чем более будет Россия стараться отождествить себя
с Европой, «тем лучше нам будет»2.
Видимо, можно считать, что западничество появилось на свет в год завершения цикла Чаадаевских писем, — в 1831.
Вслед за западничеством заявляет о себе славянофильство. Зародилось оно где-то в середине 30-х годов.
Тогда же, по словам А.И.Кошелева, его историка и приверженца, «высказались первые начатки борьбы между
нарождавшимся русским направлением и господствовавшим тогда западничеством. Почти единственным
представителем первого был Хомяков...»3.
В 1836 г. в журнале «Московский наблюдатель» была
подготовлена к публикации небольшая статья «Несколько слов о философическом письме», авторство которой
приписывается А.С.Хомякову. И ней ставился вопрос:
«Неужели мы так ничтожны по сравнению с  Европой,
неужели мы в самом деле похожи на приемышей в общей семье человечества?»4. В статье выдвигались воз3

ражения против такого мнения, хотя и было констатировано, что Россия отстала от Запада — еще со времен
монгольского владычества. Статья была изъята цензурой из наборного экземпляра и осталась мало кому известной.
Постепенно складывается круг лиц, не сочувствующих западническому направлению, так или иначе возражающих ему. В 1839 г. на суд людей, близких по духу,
выносится рукописное сочинение Хомякова «О старом
и новом». Оно имело целью идейно сплотить единомышленников, конкретизировать представления, бытовавшие на социально-психологическом уровне. Эта работа получила популярность в славянофильской среде,
не осталась незамеченной и в западнической.
Будущее становилось здесь в связь с прошедшим.
Если бы ничего плодотворного и доброго в прежней
истории России не было, то действительно приходилось бы все черпать в жизни других народов. Но летописи и архивы свидетельствуют об обратном. Поэтому
следует продвигаться вперед, используя открытия Запада, но опираясь на собственное прошлое.
Работа Хомякова положила начало славянофильству, его философским и социальным воззрениям. Хомяков пришел к тем взглядам, которые были изложены
им в этой статье, уже давно, и значительно раньше середины 30-х годов. «Я знал Хомякова 37 лет, — свидетельствует Кошелев, — и основные его убеждения
1823 года остались те же и в 1860 году»5. Но славянофильство — не индивидуальная позиция Хомякова, а
направление в общественном сознании. В 1839 г. было
концептуально представлено то, что уже намечалось в
сознании групповом, хотя и не достаточно четко. Работой «О старом и новом» обычно и датируют оформление нового идейного течения.
Здесь не только изложено было новое учение и
произведено отмежевание от западничества. Хомяков
4

выдвигает возражения и против упрощенных, с его точки
зрения, представлений, получивших известное распространение в переживавшем стадию становления славянофильстве.
Если согласно одной версии, говорит Хомяков, в
прошлом страны нет ничего благородного, достойного
уважения и подражания, ни одной светлой минуты, то
по другой все было лучше в старые годы: существовало
равенство, почти совершенное, всех сословий, власть
была дружна с народом, церковь являлась свободной,
чистой и просвещенной, и т.п. Но, считает Хомяков,
обозрев эти мнения, «едва ли можно пристать к тому
или другому»6.
Вскоре, в том же 1839 г., названная работа была
дополнена еще одним программным документом. Это
было произведение, принадлежавшее перу И.В.Киреевского, — «В ответ А.С.Хомякову» (не предназначенное тогда для печати).
Киреевский заявлял, что не имеет намерения писать сатиру на Запад — он высоко ценит тамошние удобства жизни общественной и частной. Но на Западе восторжествовал идеал бездушного расчета, ему органически свойственны нравственная апатия, всеобщий
эгоизм. Путь, избранный там, не подходит России.
В последние 200 лет она получила от Запада немало полезного, но нельзя отвлечься и от того, что создано ею
самою на протяжении 1000 лет.
Началом полемики можно считать 1839 г., когда
славянофильство сознательно и системно противопоставило себя западничеству. Но противоборство это имело длительную предысторию. Интерес к судьбам России и путям, по которым ей предназначено следовать,
проявлялся уже в средние века.
Сравнивалась ли в это время Русь с соседями Востока?
5

Нет, русских мыслителей при сопоставлениях привлекал Запад, и только Запад. Были обстоятельства,
которые предопределяли это.
Важнейшим фактором, группировавшим страны и
народы в средние века, являлась религия. В рамках религиозной общности складывались идеология и культура. Религия утратила национальный характер, который был свойствен ей в древности, и обрела иной —
наднациональный. Границы между наднациональными
религиями устанавливались в ходе противоборства, но
они не были произвольными. Ими очерчивался — пусть
грубо, приблизительно — исторический и географический регион. Христианство являлось религией, общей
для всего Европейского региона — как для западной
его части, так и для восточной.
Однако оно изначально не могло не считаться со
многими реалиями, отличавшими различные области
Европы. В нем длительное время совершалась дифференциация, на первых порах — исподволь, впоследствии
же — въявь. К середине XI в. фактически завершилось
обособление двух ветвей христианства, имевших центры в Риме и Константинополе. Спор об опресноках и
субботнем посте, сам по себе совершенно недостаточный для выявления конфессиональных различий, послужил поводом и толчком для разделения в 1054 г.
церквей — великой схизмы. Католицизм и православие
становятся явлениями религиозной жизни — противостоящими друг другу, конкурирующими между собой.
В Восточной Европе, в конце концов, обособился
конфессиональный подвид — русское православие. На
Руси христианство встретилось с бытовавшим здесь
издавна язычеством и, вытесняя его, обогащалось его
представлениями и обрядностью. Новая религия корректировалась реальными отличиями Руси от других
стран, в том числе православных — Византии, Болгарии, Сербии. Русское православие не только отразило
6

особенности страны, но и само стало одним из ее характерных структурных компонентов.
Успехи Московской Руси, собравшей вокруг себя
русский народ, а затем и некоторые другие народы, относились общественным сознанием не только и даже
не столько к политическим и военным акциям, сколько к православной идеологии. Неудачи других православных стран, прекративших свое существование или
же продолживших его под иноземным владычеством,
выдвинули на первый план не какое-либо иное православие, а именно русское. Москва стала восприниматься преемницей Рима, где сложилась христианская церковь, и Константинополя, второго Рима, отстаивавшего правую веру, когда первый изменил ей.
Ищутся и находятся все новые связующие с Римом и Константинополем. В конце XV в. митрополит
Зосима, глава Русской православной церкви, называет
Ивана III новым царем Константином, а Москву —
новым градом Константина. В это же время складывается легенда о вручении царских регалий («шапки Мономаха») византийским императором Константином
Мономахом внуку — Киевскому князю Владимиру
Мономаху7 .
В начале XVI в. монах Псковского Елиазарова
Монастыря Филофей формулирует концепцию «Москва — третий Рим», согласно которой Москва является
наследницей двух первых Римов, сыгравших столь значительную роль в истории христианства; она будет хранить доставшиеся ей духовные сокровища вечно, так
что четвертому Риму уже не бывать8.
Иван IV не довольствуется происхождением от
Рюрика; он претендует на родство с римским императором Августом, считая, что династия Рюриковичей
восходит, в свою очередь, к Прусу, брату Августа9.
Превосходство Руси над Западом обретало, таким
образом, всеобъемлющий характер. Третий Рим, истин7

ная вера, прямое наследование власти римских императоров, родство с Августом... Кто мог все это превзойти?
В XVII в. тональность и настрой русского общественного сознания начинают меняться. Европа представила такие достижения в сфере науки и культуры,
которым трудно было что-либо противопоставить. Изоляционизм все более сменяется заимствованиями; модернизаторство теснит традиционализм; совершается
обмирщение социальной жизни.
Прежде восточноевропейский вариант общества
отличался от западного тем, что он по-своему воплощал ценности феодализма. В XVII в. ситуация выглядит иначе. Европа обуржуазивается. Начавшаяся в 1640 г.
Английская революция значительно ускорила те социальные процессы, которые давно уже, несмотря на противодействие сил старого порядка, шли. В XVII в. отставание России от Запада становится явным и не может оставаться незамеченным в правящих кругах.
На грани XVII и XVIII столетий предпринимаются
решительные попытки осовременить Россию, сблизить ее
с Западом. Господствующий класс одевается в европейское платье. В духе европейской архитектуры отстраиваются новые и перестраиваются старые города. Столица
государства получает нерусское название. С ападных оригиналов копируются правительственные учреждения, по
иноземным образцам организуется армия.
Но европеизация эта была поверхностной. Экономические структуры развивались в прежнем направлении. Крепостничество усилилось и достигло апогея. Оно
шло вширь, захватывая новые группы населения, и по
своему характеру приближалось к рабству. Самодержавие, формировавшееся с конца XV в., в империи получило свое завершение. Элементы, воспринятые с Запада, российский феодализм не расшатали, а сделали более жизнестойким. Обретя новые силы, он продержался
еще полтора столетия и уступил свое место строю, шед8

шему ему на смену, лишь в 1861 г., да и то не исчезнув
при этом без остатка.
Крутой поворот к Европе, совершенный в конце
XVII—начале XVIII в., привел к падению идеологии
третьего Рима и замене ее официальным западничеством, порочившим отвергнутое русское прошлое как
дикость и варварство.
Каждая из этих идеологий, задавшая тон в свое
время, господствовала все же не безраздельно. В эпоху
третьего Рима некоторые мыслители и общественные
деятели ценили опыт, накопленный Западом, и призывали не чуждаться его. Князь И.А.Хворостинин, симпатизировавший Европе и католицизму, за свои взгляды подвергался опалам, гонениям, заточению в монастырь (он умер в 1625 г.). К числу приверженцев западного
влияния в XVII в. В.О.Ключевский, наряду с ним, относит также А.Л.Ордина-Нащекина и Ф.М.Ртищева10.
Последние стояли уже у руля правления.
В общественном сознании второй половины XVII в.
западники, или латинники, возлагавшие надежды на
Запад и его культуру, вели наступательную и успешную
борьбу с восточниками, или грекофилами, полагавшимися на традиционные ценности и учение о Москве —
третьем Риме11 . Перевес, достигнутый западниками,
явился предвестником скорого и полного торжества
нового курса.
Официально утвердившееся западничество также
встречало возражения и противодействия — в сочинениях и деятельности М.В.Ломоносова, Д.И.Фонвизина, А.С.Грибоедова, некоторых других литераторов и
ученых. А.И.Герцен составил целый реестр действий,
шедших вразрез с «петербургским терроризмом образования», начиная с царевича Алексея, не сочувствовавшего петровским преобразованиям, и кончая российским воинством времен 1812 г., требовавшим смены Бар9

клая с поста главнокомандующего из-за его нерусского
происхождения12 .
Если XVII столетию известны были западники и восточники, то в 90-х гг. XVIII в. появляются и первые «славянофилы»13. Данное название закрепилось за А.С. Шишковым и его единомышленниками, которые обнаруживали склонность к русской старине, возражали против
злоупотреблений галлицизмами и стремились обогатить
русскую лексику за счет церковнославянской.
Термины, появившиеся задолго до знаменитой дискуссии, и стали впоследствии теми старыми мехами, в
которые было влито новое вино.
В 30-х гг. XIX в. официальное сознание, двигавшееся по спирали, совершило еще один поворот, вернувшись к забытым мотивам самобытности. Были выдвинуты специфически русские охранительные начала:
православие, самодержавие, народность. Они должны
были стать залогом силы и величия государства. Автором новой концепции, Филофеем XIX столетия, явился С.С.Уваров, сформулировавший ее в 1832 г., будучи
товарищем министра просвещения (с марта 1833 г. он
министр). Теория Уварова была принята на самом верху,
одобрена императором, приобрела официальный статус14.
Уваров считал эту теорию якорем спасения. Действительно, наступили такие времена, которые требовали для сохранения существующего новых усилий,
иных, чем прежде, мер. Официальное западничество
исчерпало свои возможности. Если в начале XVIII столетия
Европа, за исключением немногих стран (Нидерланды,
Англия), еще оставалась феодальной, то к 30-м годам
XIX в. она являлась уже почти всецело буржуазной.
Россия была здесь теперь основным бастионом старых
порядков, и ориентировать ее на Запад значило бы признать правомерность буржуазного развития и сопутствовавших ему революционных событий (революции —
после Великой французской — следовали в различных
10