О любви

M. О. Меньшико'въ.





                О ЛЮБВИ.





О любовной страсти.—Суевпргя и правда любви.—Любовь супружеская.—Любовь святая.


        ObfiOl




С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1899.

Типография М. Меркушева^ Невский, 8.

            Отъ автора.



   Предметъ этой небольшой книжки—любовь, то движете сердца, которое превращаетъ жизнь изъ скучной прозы въ пленительный романъ *, въ поэму, а иногда и трагфцю.
   Любовь въ алхимии счастья есть тотъ философский камень, прикосновеше котораго къ самымъ презренными вещамъ даетъ имъ цйну золота. Какъ жизненный элексиръ, любовь возвращаетъ омертвевшему отношение нашему къ вещамъ огонь молодости. Это не просто очаровательное состоите жизни— это сама жизнь въ ея творческомъ порыве, въ благоуханш ея расцвета. Но я решительно про-тивъ предразеудка, будто любовь исчерпывается любовной страстью, будто вне плотской влюбленности нйтъ блаженства. Я делаю попытку разъяснить, что страсть любви, какъ всякая страсть, есть болгьзнъ, процессъ естественный, но отъ котораго сле-дуетъ беречься и съ которымъ нужно бороться, разъ онъ охватилъ васъ. Я глубоко убежденъ, что супружеская любовь со всеми ея радостями не только не нуждается въ плотской страсти, но искажается ею и

   * Статьи, вошедппя въ эту книжку, печатались поди за-главхемъ „Элементы романа“ въ „Книжкахъ НедЪли“. Зд-Ьсь он! являются просмотренными и значительно дополненными.

обезображивается. Во имя самаго чистаго счастья, какое даетъ влюбленность, необходимо охранять ее отъ животнаго безум!я, и я думаю, нравственная культура даетъ достаточно силъ для предупреждетя или для встречи этого недуга. Я отмечаю традиционную ложь, которою и въ литературе, и въ обществен-номъ мнеши омраченъ вопросъ о любви. Я указываю, что нетолько для высшаго совершенства, которое не нуждается въ счастье пола, но и для стремле-шя къ этому совершенству, выражающегося въ свя-томъ союзе супружескомъ, необходима вся доступная человеку чистота т4ла и духа, необходима строгая воспитанность въ цЪломудрш и долге ненарушимой верности другъ другу. Къ великому таинству, продолжающему жизнь, нужно готовить незапятнанные алтари, необходима жертва безупречная, нужна благоговейно сохраненная сила жизни у обоихъ супру-говъ, такъ какъ въ ней источникъ безсмертая ихъ рода. Нужно помнить, что и въ наши дни, какъ тысячелетия назадъ, могущество расы, красота и сила человйческаго типа зависятъ весьма существенно отъ достойнаго или недостойнаго отношешя къ жизнетворческому инстинкту. Мудрость вс4хъ на-родовъ и опытъ цивилизаций говорятъ, что не только отдельные люди, но и народы гибнутъ отъ потери релийознаго взгляда на этотъ инстинктъ.
   Утверждая, что любовная страсть есть болезнь духа, я счелъ нужнымъ напомнить картину его здоровья, безумно любви противупоставить разумъ ея. Этотъ разумъ любви я называю святой любовью („любовь небесная^ до Платону), причемъ делаю попытку связать съ нею все явлешя духа: сознаше не только блага, но и истины, и красоты.

    О любовной отрасти.

                            П n’y a guere de gens qui ne soient honteux de s’Stre aimes quand ils ne s'aiment pins.
                            (La Rochefouckauld. Reflexions)

I.

   Помните-ли вы жалобный, какъ смертельный стонъ, нап£въ романса:
                Я изъ рода бЬдныхъ Азровъ: Полюбивъ, мы умираемъ...

   Красавецъ стоялъ передъ царевной бледный, сжигаемый роковою страстью, сестрою смерти...
   Я зналъ одного безпечнаго юношу, всегда веселаго, который наивно—какъ ребенокъ—смотр£лъ на м!ръ Бо-жгй. Точно въ розовомъ туманЪ зари жилъ, тгёлъ, меч-талъ... И въ одинъ душный лЪтшй день пришли сказать, что онъ убить въ саду. Я вид-Ьлъ бледное лицо его, черную рану на лбу и устремленный въ небо потухшей взглядъ. Онъ оставилъ свою юность и мечты, родныхъ, друзей и цв^тупий м1ръ, который ему такъ благоухалъ, онъ проклялъ все... А она, кто была причиною его изгнанхя изъ жизни, осталась равнодушной—съ лицомъ херувима и кускомъ льда въ груди.


1

Помните-ли вы ту Hcropiro, «которой н^тъ печальнее на свете», историю Ромео и Джульетты? Еже почти дети, cB-fexie, невинные они стремились соединиться навыки; на нихъ обрушились тысячи преградъ, и никто не могъ помочь имъ въ ихъ мечте, кроме смерти...
   Помните-ли вы страдашя молодого Вертера, эту великую и нужную душу, истекшую кровью любви, изнемогшую, ушедшую изъ Mipa съ горькою, невозместимою обидой?..
   Помните-ли вы мучешя бедной Тани у Пушкина, ея жалкхя, безутешный слезы, ея навсегда разбитую жизнь? Мучешя задумчивой княжны Мери? Безконечно-горьДя муки Лизы й Лаврецкаго, суровую печаль Базарова, жгучую тоску Веры изъ «Обрыва», сатанинская терзашя Дмитр1я . Карамазова, страдатя Анны Карениной? Заставьте пройти передъ вашимъ умственнымъ взоромъ вереницу влюбленныхъ героевъ и героинь всехъ великихъ писателей — какое горестное, глубоко печальное это бу-детъ зрелище! Отъ трагическихъ мукъ Медеи и ярости Отелло, отъ безумной скорби нимфы Эхо до умирающей въ тюрьме Гретхенъ—сколько невыразимыхъ, безпредель-ныхъ страданий сердца, сколько ужасовъ въ этой блаженно-безумной, древней какъ м!ръ, поэме любви!
   Возьмите самыя счастливый, сказочный услов!я любви, возьмите цветушдй островъ среди голубого моря, поселите на немъ невинныхъ и прекрасныхъ влюбленныхъ, Дафниса и Хлою; пусть они любятъ другъ-друга съ колыбели, пусть любовь плотская загорается у нихъ на очаге'дружбы, въ тишине природы, среди вечной весны. Возьмите этотъ невероятно счастливый случай, и все-таки какою отравой напоена любовь обоихъ, въ самые даже невинные дни ея:
   «...Душа ея томилась, взоры были разсеяны; часто она произносила имя Дафниса; почти не ела, проводила безсонныя ночи и забывала стада. То смеялась, то плакала. Засыпала и пробуждалась внезапно. Лицо ея то

сразу покрывалось бледностью, то вспыхивало румянцемъ; кажется, меньшею тревогой объята телка, ужаленная ово-домъ. Нередко, оставшись одна, говорила она себе: «Я больна. Но не знаю, чемъ. Я страдаю, а на теле моемъ нетъ раны. Я тоскую, но ни одна изъ овецъ моихъ не потерялась. Я вся пылаю, даже въ прохладной тени. ■Сколько разъ царапали меня колючей терновники—я не плакала. Сколько разъ пчелы жалили меня—я отъ. того не теряла охоты къ пище. Значитъ, сильнее, чемъ все это—боль, которая теперь пожираетъ мое сердце...»
   Таки вздыхала и томилась Хлоя, не умея назвать любовь по имени, таки вздыхали и томился бедный Даф-нисн: «...Поднеся пищу ко рту, они едва отведывали, если пили, едва касался губами краеви чаши. Они были тихи и мраченъ, некогда более говорливый, чемъ полевыя цикады. Они были неподвиженъ, некогда более резвый, чемъ козы. Стадо было забыто, флейта лежала беззвучная. И лицо его побледнело, каки травы на поляхъ во время летняго зноя... О злая победа! О страшная болезнь, которую я и назвать не умею!..» *
   Такъ мучительна любовь даже въ райской обстановке

невинности, юности и красоты, въ самыхъ счастливыхъ, грезоподобныхъ услов!яхъ. А сколько боли и безобраз!я вноситъ въ эту страсть еще и жестокая наша житейская проза. Невежды кричать о «блаженстве» любви плотской, разумея подъ нею — сладострастие, то, что единственно ими знакомо въ любви, невежды готовы соблазнить этимъ сладострасттемъ весь м!ръ. Но те, кто въ своей жизни испытали тяжелую болезнь любви и кто освободился отъ ея гнета — согласятся, какое опасное, какое безумное, какое горькое это «блаженство», и сколько души отнимаетъ оно напрасно!

    * „Дафнисъ и Хлоя“, XII—XV‘11, перев. Д. С. Мережковскаго,

1*

II.

    Что такое любовь? Какъ nlsHie птицъ въ природе — сплошной, безконечный хоръ половой любви, такъ изящная литература—непрерывная, многовековая легенда любви, где героемъ является все человечество. Это—огромное явлеше нашей жизни, невыдуманное, реальное, дающее и радости, и мучешй больше, чемъ все остальное въ природе. Что-же такое любовь? — Мы всетаки не знаемъ этого, мы едва догадываемся о сущности любви, и ходячее представление о ней у насъ суеверно до крайней степени,—суеверно и безнравственно. Все мы смутно сознаемъ любовь какъ великую и сладостную тайну, 'мы жаждемъ ея—но жаждемъ грубо и материально, мы нё"*влагаёмъ⁻разума въ отношеше къ этой страсти, и оттого она бываетъ такъ безумна,~’й'вместо райскихъ упое-н!й всего чаще измучиваетъ хуже ада. Если вспомнить, какое безчисленное множество людей—все молодое человечество—страдаетъ явно—и еще болЕе тайно—отъ этой страсти, если вспомнить глубокое разстройство всехъ. жизненныхъ отношений влюбленныхъ, разстройство делъ, полное забвеше ими нравственнаго долга, забвение всего на свете ради столь мимолетнаго счастья, которое почти всегда оказывается призракомъ, если вспомнить все эти жгуч1я страдашя, невольно охватитъ глубокая жалость къ жертвамъ и вырвется вопросъ: да что-же такое любовь? И отчего она такъ жестока? И неужели нельзя облегчить никакими средствами—если не теперешнему, то хоть будущимъ поколентямъ—эту страшную тиранию?
    Задача эта не легкая, но темъ необходимее решить ее. Въ исторш человека накопился достаточный опыты страстей, любви достаточно уделено внимашя гешаль-ныхъ умовъ, и наконецъ, мы имеемъ въ нравственному откровенш ключъ къ раскрытию и этой загадки, какъ и всехъ остальныхъ. Правда половой любви могла-бы быть

разъяснена безъ большихъ усилий, если-бы не господ-ствовалъ въ нашемъ м!росозерцан1и неподвижный, много-въковый культъ этой любви, унаследованный еще отъ стариннаго рыцарства,—если-бы не та мгла, которою за-волакиваютъ любовь бездарные и безнравственные писатели, поэты, хранители дурныхъ преданий,—вс4 тЪ, кто утверждаютъ въ человечестве мхросозерцаМе въ данное время. Если-бы не подходить къ любви плотской предвзято, съ заранее внушеннымъ ложнымъ представлешемъ о ней, ея секретъ оказался-бы гораздо проще, чемъ ду-маютъ, и возможность ослабить мучительныя стороны этой страсти была-бы осуществимее.
   Любовь, говор итъ Ларошфуко, подобна привидешямъ: «tout le monde en parle, mais peu de gens en ont vu». Да, немнойе люди знаютъ, что такое настоящая любовь, простая, не осложненная посторонними раздражениями.' Въ современномъ обществе трудно встретить плотскую любовь естественную, не преувеличенную спещаль-ною культурой, какъ трудно по махровымъ розамъ на-шихъ цветниковъ составить себе поняпе о дикомъ шиповнике. Изъ всехъ явлешй жизни половая любовь въ современномъ обществе культивируется всего настойчивее и давно прюбрела ультрамахровыя формы. Наша теперешняя цивилизащя попреимуществу сладострастная, и совершенно искренно мнопе высокоодаренные люди, вроде Мопассана, не видятъ въ жизни никакой высшей цели, никакого лучшаго счастья, кроме половой любв#^-" хотя иллюзорность ея ими уже хорошо чувствуется. Самый вдохновенный гешй человека — въ поэз!и, ромаЛ, театре, живописи, музыке, скульптуре еще почти всецело посвящаетъ себя изображешю любви; половою любовью пересыщены наши нравы, она входить такъ или иначе во все наши игры и развлечешя, ея тонкое вея-nie чувствуется всюду. Но какъ ни всемогуща эта страсть, она не всегда имела теперешнее значеше. Существовали иныя времена, иныя цивилизаши и—какъ я уверенъ—

■и въ будущемъ возможны иныя,—когда плотская любовь вовсе не стоить въ центре жизни, когда она на заднемъ плане.
III.
   Въ доисторической семье, когда по мнение большинства ученыхъ, господствовалъ коммунальный бракъ, любовь—какъ страсть—едва-ли . была возможна. ВсЪ мужчины были мужьями всЬхъ женъ. Не могло быть места любовной страсти и въ эпоху полигиши и полхандрш, во времена гинайкокраНи и вообще при разнообразныхъ формахъ семьи до начала истории. (Женщина по Гезюду вовсе отсутствовала въ «золотомъ вВкВ»; она появляется только въ серебряномъ, когда устанавливается матрхар-хатъ). Первоначальный историчесгай перюдъ быль, какъ известно, культурою насилгя, эпохою безконечныхъ войнъ и охоты, где не любовь, а побтъда была центральнымъ моти-вомъ всякой деятельности. Женщина въ rfe времена еще не существовала, какъ предметы любви. Въ Австралии, по сло-вамъ Летурно, «женщина и до сихъ поръ является домаш-нимъ животнымъ, служащимъ для полового удовольств!я, для размножешя рода, а въ случае нужды — и пищей. Единственный заняпя мужчины у дикарей до сихъ поръ охота и война. За. нимъ, въ охотничьихъ экскурНяхъ, слЕ-дуетъ его жена, неся на себе и детей, и движимое имущество семейства. гЁстъ она лишь тогда, когда насытится ея господинъ; на ея долю приходятся остатки, которые онъ бросаеть ей, какъ собаке... Ея дик!й обладатель невидимому не питаетъ къ ней ни малейшаго чувства привязанности. Австралхйсщя женщины очень редко умираютъ естет-ственной смертью; большею частью ихъ убиваютъ раньше, чемъ оне состареются и успеютъ похудеть, изъ боязни упустить такую хорошую пищу»... Собака, какъ более деятельный помощники въ охоте, ценится больше жены. Женщина не имеетъ права есть вместе съ мужемъ и даже жарить себе пищу на одномъ костре съ его пищей, она