Образ Москвы и мифологема «женщина-город» в цикле очерков И. С. Шмелева «Сидя на берегу»
Покупка
Основная коллекция
Тематика:
Литературная критика
Издательство:
Московский городской педагогический университет
Год издания: 2007
Кол-во страниц: 7
Дополнительно
Тематика:
Скопировать запись
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов.
Для полноценной работы с документом, пожалуйста, перейдите в
ридер.
УДК 882.09 ББК 84.3(2РОС)6я43 М82 Печатается по решению Редакционно-издательского совета МГПУ Работа рекомендована к печати Научно-методическим советом МГПУ Оргкомитет конференции: ректор В. В. Рябов (председатель), проректор по НИР Н.П. Пищулин (зам. председателя), начальник управления планирования и координации НИР Р. Г. Резаков (зам. председателя), декан филологического факультета В.А. Коханова (зам. председателя), зам. декана по НИР АЖ Смирнова, профессор С.А. Джанумов, профессор Н.М. Малыгина, проф. Е.Ф. Киров Редактор-составитель: доктор филологических наук, профессор Н.М. Малыгина Научный редактор: кандидат филологических наук, доцент Л.В. Суматошна Рецензенты: доктор филологических наук, профессор Т.Т. Давыдова, кандидат филологических наук, доцент М.В. Яковлев М82 Москва и «московский текст» в русской литературе XX века. X Виноградовские чтения: Материалы международной научной конференции (Москва, 15-17 ноября 2007 года) / Ред.-состав.: Н.М. Малыгина. — М.: МГПУ, 2007. — 100 с. Для филологов, преподавателей, аспирантов и студентов филологических факультетов вузов, учителей-словесников. Основу сборника составляют материалы юбилейных 10-х Виноградовских чтений. В статьях рассматривается московская тема в творчестве писателей XX века: К.Д. Бальмонта, И.С. Шмелева, А.П. Платонова, М.А. Булгакова, М.И. Цветаевой, А.И. Солженицына, Ю.В. Трифонова, Ю В. Мам- леева, Н. Коляды. Ответственность за достоверность изложенных фактов, аутентичность цитат, правописание и стиль, правильность оформления библиографии, соблюдение закона об авторском и смежном праве несут авторы включенных в настоящий сборник статей. ISBN 978-5-243-00222-6 © МГПУ, 2007.
Л.В. Суматохина, ИМЛИ им. А. М. Горького РАН Образ Москвы и мифологема «женщина-город» в цикле очерков И.С. Шмелева «Сидя на берегу»1 «...Искусство всегда, не переставая, занято двумя вещами. Оно неотступно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь. Большое, истинное искусство, то, которое называется Откровением Иоанна, и то, которое его дописывает»2. Б.Л. Пастернак Образ Москвы в цикле очерков Шмелева «Сидя на берегу» является одним из центральных. Совершенно очевидно, что крестный ход, описанный во втором очерке, происходит в Москве. Четвертый и пятый очерки, о которых пойдет речь в этой статье, — тексты о Москве, на что указывают их заглавия: «Город-призрак» и «Москва в позоре» — и эпиграф к первому из них, строка из стихотворения Ф. Глинки «Москва»: «Город чудный, город древний...» Создавая свой образ города, Шмелев, безусловно, опирается на Библию, Евангелие — «Золотую книгу» из одноименного очерка того же цикла. На страницах Библии, в особенности, Откровения Иоанна Богослова, противопоставлены два города, два символических образа: Новый Иерусалим, Небесный Град, «сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего» (Откр.21:2), — и Вавилон, «великая блудница», «жена, сидящая на звере багряном» (Откр.17:3), держащая «золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее» (Откр.17:4). Два очерка в цикле Шмелева со- и противопоставлены по принципу контраста. Образ земного города рисуется Шмелевым в напряженном поле библейской антитезы. Образ Москвы в очерке «Город-призрак» возникает и разворачивается как в соответствии с общим для цикла приемом (облака 1 Искренне благодарю О.В. Быстрову за идею, легшую в основу этой статьи. 2 Пастернак Б.Л. Собрание сочинений; В 5-ти тт. Т. 3: Доктор Живаго: Роман. — М.: Художественная литература, 1990.— С. 91-92.
над океаном в чужой стране напоминают о Родине), так и в связи с библейской символикой. В Откровении Иоанна Богослова сказано: «И пришел ко мне один из семи Ангелов <...> и сказал мне: пойди, я покажу тебе жену, невесту Агнца. И вознес меня в духе на великую и высокую гору и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога» (Откр. 21:9, 10). Шмелев пишет: «Он явился моей душе, нетленный, предстал на небе. Ибо земля — чужая. <...> Облака наплывали с океана <...> Быстро менялось в небе. Вот — выдвинулась гора, склонилась. За нею — город: холмы и башни. А вот купола за куполами, один над другим, рядами, как на гравюрах старых “Святого Града”: храмы над храмами, в серых стенах из камня»1. Сакральным центром этого нетленного «небесного града», Москвы шмелевских воспоминаний, является Храм Христа Спасителя. Детальный образ (в красках, звуках, ощущениях) рисуется в начале очерка. Все в нем дышит исполинской силой духа: «В золотом шлеме исполина, видный на всю Москву, совсюду блистающий сиянием, <...> он давит своей массой. Бродишь, бродишь вокруг него, с трудом поднимая ноги: такая тяга! Глядишь на стены, на купол, закрывший небо, и в голове мутится, — такая сила!» (204). Охватывая потом мысленным взором родное Замоскворечье и Кремль — «хранитель славы, святынь российских, хранитель былых страданий» (204), автор неизменно возвращает читателя к Храму, средоточию Москвы, России, православия: «Там еще шумы жизни, а здесь — благодатно-тихо. Чутко-тихо. У великого Храма всегда тихо <...> В Храме всенощная идет <...> Звон великого Храма чудный <...> светлые стены Храма будут белеть и ночью <...> Тяжелый широкий памятник <...> Место Ему — по Нем: у Храма побед и мира, у русской силы» (204-205). Небесный Град в Апокалипсисе весь сияет самоцветами и прозрачным золотом: «Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу. Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвертое смарагд, пятое сардо 1 Шмелев И.С. Собрание сочинении: В 5-ти тг. Т. 2: Въезд в Париж: Рассказы. Воспоминания. Публицистика. — М.: Русская книга, 2001. — С. 203. Далее в статье тексты Шмелева цитируются по этому изданию с указанием страницы в скобках.
нике, шестое сердолик, седьмое хризолит, восьмое вирилл, девятое топаз, десятое хризопрас, одиннадцатое гиацинт, двенадцатое аметист. А двенадцать ворот — двенадцать жемчужин: каждые ворота из одной жемчужины. Улица города — чистое золото, как прозрачное стекло» (Откр. 21: 18-21). Конечно, никакой земной город, даже самый любимый, не может сравниться с тем, что приготовил Господь любящим его. И все же в очерке Шмелева в панорамах святого града памяти все сияет светом куполов, крестов и белых колоколен «над золотисто-зелеными садами», светом «вызолоченных», «не хищных, широких и пушистых, — орлов России» на башнях Кремля (204—205). «Москва. Покойная простота и сила. Белый камень и золото», — пишет Шмелев (206). Москва в очерке «Город-призрак» предстает как хранительница русской истории. Могучее царство сложила не только доблесть и воинская сила, но и кротость, святость — сила духа. «Сколько там спит святого, крепкого и бессмертного, кровного нашего, родного, под сводами соборов полутемных, тесных, хоть и неладно, да крепко сбитых из тесаного камня! Там Святители почивают, водители народа смутного, степного, лесового <...> Даль святая и светлая, — из тьмы времен, из лыка, из поскони, из скудости, — скромно глядит доселе. Святая крепость сложила какое Царство! <...> Там лампады мерцают кротко, после пламени бурных лет. В свете вечернем, тихом, стелется голубой ладан — после дымов-пожаров» (205). Князья, цари, святые — его созидатели и ... обитатели, поскольку трудно точно определить, на земле или на небе существует воссозданный в очерке Шмелева мир. И если в начале очерка описан Храм Небесного Царя, то в его финале Шмелев отдает дань царю земному, описывая памятник царю Александру III у Храма: «Порфира его громадна; трудна, тяжела Держава <.. .> сидит и глядит за реку, за Москву-реку, на прошлую даль степную, откуда валили орды. Россия собрана, крепко сбита <.. > Орлы сторожат концы: крылья для взлета подняты» (205). Словно предваряя трагическую утрату городом его чистоты и силы, Шмелев описывает наступление темноты и трижды подчеркивает светоносность московских святынь: «Сумерки гуще. Замоскворечье гаснет, сады темнеют. Но крестики колоколен четко видны на небе. И Кремль гаснет. Великий Иван-Звонарь еще блистает смутно. И здесь темнеет, но светлые стены Храма будут белеть и ночью. И золотая шапка будет светить мерцаньем» (205; Курсив мой — JI.B.). Так и должно быть: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1:5). Это один лик Москвы, о котором в финале очерка сказано: «Нетленное взять нельзя». Другой образ ему резко противопоставлен. Как точно гласит название следующего очерка, перед нами — «Москва в позоре». Хорошо знакомые Шмелеву по Библии метафоры «город-дева» и «город-блудница» детально исследовал В.Н. Топоров — как два варианта, «два полюса» единой мифологемы1. Исследователь приводит множество примеров, в частности библейских, того, как в структуре образа становятся тождественными целомудрие девы и крепость города, а «взятие города приравнивается к потере чести». В слове «разврат» ученый видит его внутренний смысл: город, лишенный защиты и целостности, с разверстыми вратами, слова «пасть» и «овладеть» в равной степени могут быть отнесены к городу и к женщине. В.Н. Топоров указывает на символический смысл насилия над женщинами после захвата города врагом. Закатные облака над океаном в начале «Москвы в позоре» снова напоминают автору «дымное золото и звоны» (206), но теперь уже как нечто далекое, ушедшее в прошлое вместе с детством. Через образ града Китежа Шмелев ведет нас к другим воспоминаниям: «Были когда-то звоны, слышала их душа живая... Святой Китеж... Не захотел позора, укрылся бездной. Соборы его и звоны нетленно живут доныне, в глубоком Светлояре. Сокрылся Китеж до радостного Утра, чистый. Никуда не ушла Москва, покорно лежит и тлеет» (206). Вспоминает Шмелев и другое избавление от позора — пожар Москвы, захваченной Наполеоном в 1812 году, так вдохновенно 1 Топоров В.Н. Текст «города-девы» и «города-блудницы» в мифологическом аспекте // Структура текста — 81. — М., 1981. — С. 53 -5 8 .
воспетный Пушкиным — как жест протеста, самозаклания в ответ на насилие: Напрасно ждал Наполеон, Последним счастьем упоенный, Москвы коленопреклоненной С ключами старого Кремля: Нет, не пошла Москва моя К нему с повинной головою. Не праздник, не приемный дар, Она готовила пожар Нетерпеливому герою. Отселе, в думу погружен, Глядел на грозный пламень он. («Евгений Онегин». Глава 7. Строфа XXXVII). «Не было Светлояра-чуда, — почему же в пожарах не сгорела, отдалась, как раба, издевке?!» — с горечью вопрошает Шмелев (206). «Но известен и другой образ города, — пишет В.Н. Топоров, — такого, который сам не блюдет своей крепости и целости, идет навстречу своему падению, ища кому бы отдаться и не спрашивая, кто его берет»1. Исследователь цитирует знаменитые ныне строки А. Ахматовой, восходящие опять-таки к библейским пророчествам2: «Когда приневская столица, / Забыв величие свое, / Как опьяневшая блудница, / Не знала, кто берет её». «Если крепость и сила города- девы в его целомудрии, так сказать, «невзятости», то город-блудница ищет спасения в отдаче всем и любому, в превращении каждого “насильника” <.. .> в своего покровителя. Сдача города на милость победителя — та же отдача под покровительство (ср. вынос городских ключей и семантику ключа к девичьему сокровищу)»3. Трагизм шмелевского очерка в том, что революция в Москве описана и как наглый захват города неприятелем, и как наполовину равнодушную сдачу его потенциальными защитниками: «Помню Москву в расплохе, отданную захвату нераденьем, бессильем власти; героев одиночных, бившихся голыми руками...» (208). Люди в толпе наблюдателей констатируют: «Через нас уж перекатило, теперь под 1 Топоров В.Н. Указ. соч. С. 56. 2 «Как сделалась блудницею верная столица, исполненная Правосудия! Правда обитала в ней, а теперь — убийцы» (Ис. 1:21). 3 Топоров В.Н. Указ. соч. С. 56.
ними» (206). В «тревожных шепотах, обрывках разговоров» (206) звучит иногда робкое напоминание о славном прошлом, но оно ни в ком не пробуждает воли к сопротивлению. Святые для русского слуха слова подвергаются в этом бессильном «смутном говорке» осквернению, и через язык Шмелев тонко передает невидимые процессы духовного распада: «...по Кремлю стреляют <...> церкви разбивают <...> Все теперь колокольни посшибают <...> И народ не вступается! В старину, бывало, в набат били <.. .> — Раз держава, надо держать! У Костомарова, например... Минин и Пожарский... И помазание было! — Теперь во как ма-жут!» (207). Автор очерков мучительно страдает, вспоминая, как чистая, святая, светлая, гордая Москва полудобровольно отдалась врагам. В картинах революционной Москвы так много мутных сцен и образов рас-пада, раз-рушения, раз-врата: «Помню Москву в позоре — беспутный гомон, под красными лоскутами в блестках, в сусали трактирной, балаганной. “Впи-ред... впиред...!” — похотливый, раз1ульный выкрик, мокрые юбки в ветре, над голыми ногами, шлепающие в лужах полсапожки, раздерганные кофты, сбившиеся платки на шеях, простоволосые головы под ветром, сиплые с визга глотки <...>. И строгие лица помню, — в тоске, в тревоге. Пьяную Москву-реку, в разгульных лодках, в матросах гологрудых, в гармоньях, в девках... И Храм, золотой, зеркальный, в пьяной реке метался» (208). И еще: «Выбитые до лоска парки, смятые цветники бульваров и своры девок, щекастых, голоногих, на круглых ногах-обрубках, с бедрами обгулявшейся коровы, с расхлястанной солдатней в обнимку, с красными лентами на челках, в награбленных обновках. Ходили за ними кавалеры, в бантах, в хохлах, в навертках, обнюхивались, терлись» (208). Как много, как часто — об одном и том же! А ведь, по точному наблюдению И.А. Ильина, «Шмелев вообще не знает ни лишних, ни случайных слов»!1 Словно он навсегда ранен зрелищем поругания, позора и разрушения святого города, целомудренного сердца 1 Ильин И.А. Творчество Шмелева // Ильин И.А. Одинокий художник: Статьи. Речи. Лекции. — М.: Искусство, 1993. — С. 105 - 117. — (История эстетики в памятниках и документах). — С. 109.
России. После этих отвратительных картин уже ничто не удивляет: ни «побитый Кремль, пробитые купола соборов <...> умолкнувшие часы на Спасской» (208), ни «душные ночи лета <...> в жути», ни «залпы ночных расстрелов» (209; последняя фраза очерка). Город- блудница, предавшийся разврату, отпавший от Спасителя, обречен на муки. Здесь ощутима еще одна библейская параллель — с земным ветхозаветным Иерусалимом, изменившем своему Господу: «...Так говорит Господь Бог дщери Иерусалима <...> И проходил Я мимо тебя, и вот, это было время твое, время любви; и простер Я воскри- лия риз Моих на тебя, и покрыл наготу твою; и поклялся тебе и вступил в союз с тобою <...> Но ты понадеялась на красоту твою, и, пользуясь славою твоею, стала блудить и расточала блудодейст- во твое на всякого мимоходящего, отдаваясь ему <.. .> Посему выслушай, блудница, слово Господне! <...> Я буду судить тебя судом прелюбодейцев и проливающих кровь и предам тебя кровавой ярости и ревности...» (Иезек. 16:3, 8, 15, 35, 38). Итак, образ Москвы в цикле очерков «Сидя на берегу» создается Шмелевым как тяготеющий к двум полюсам библейской метафоры: Святой Град, невеста Небесного Жениха, — и город- блудница. А поскольку она, по словам Ф. Глинки, «Град срединный, град сердечный, / Коренной России град!», то Москва в этих двух обликах символизирует два противоборствующих полюса народной души. Мысли о двойственности народной души, о ее светлой и темной сторонах, о религиозно-нравственных причинах революционной трагедии Шмелев развил в речи «Душа Родины», с которой выступил в феврале 1924 года на вечере «Миссия русской эмиграции». В цитате из этой речи, которою мы завершим свою статью, сказано и о женственности, столь присущей городу Москве и русской душе, и о взыскании этой душой Небесного Града: «Это искание Правды, желание строить жизнь с Богом и “по-Божьи”, взыскание Града Небесного, Китеж-града, тоска, что все еще нет его <...> Вот что такое — Светлая сторона души России». «Русская душа — страстная, в созерцательности восточной», «молодая, ждавшая Жениха своего, вся в порывах на высоту и в дали, искала, разметавшись, ждала... И не дождавшись Града, метнулась к аду... И ринулась!..» (436).