Театр и зрители. Часть 1. Первая половина 19 столетия

И. Н. ЙГНАТОВЪ.


2,63 ЗН.





                ТЕАТРЪ и ЗРИТЕЛИ.




ЧАСТЬ I.
Первая половина XIX ст.

       Я не знаю, заполнить ли какой-нибудь нроб'Ьлъ предлагаемая книга, но предметъ, которымъ она занимается,—изменен!» психики зрителя, его естественная и необходимая эволюц1я,—до сихъ порть мало привлекалъ къ себ’В внимашя. Развипемъ драмы историки театра занимались; къ выяснений причинъ возникнове-шя и упадка драматическихъ „жанровъ” прилагали много усилий: изслТ>дован1ю сменявшихся „эпохъ“ и вл1ян1ю тЪхъ или дру-гихъ тенденщй въ драматическомъ творчестве отдавались съ большой охотой,—но все это почти безъ отношения къ пере-мЪнамъ, необходимо происходящимъ въ душЪ зрителя. Эстетики Занимались зрителемъ болЪе историковъ театра, но, по самой цЪли своей, не могли они слЪдить за постепеннымъ развипемъ театральной публики, за ,,HCTopiefi“ ея чувствовашй. МнВ кажется, что изслЪдовать действительную связь, существующую между зрителемъ и сценой, не довольствуясь общими разсуждешями о „благо-творномъ" или „тлетворномъ" в.пяши последней, было бы въ высокой степени интересно. Но содействовать выяснешю связи можно, лишь определяя вл!яте театра на перемену чувствова-iiitt, воли, мысли зрителя, что я и пытаюсь делать въ этой книге. Добытый положегйя я стараюсь иллюстрировать истор1ей русской театральной публики, насколько это возможно при скуд-ныхъ данныхъ, находящихся въ распоряжеши историка русскаго театра.
       Первая глава книги, напечатанная несколько летъ назадъ въ „Русскомъ Богатстве⁰ и здесь лишь частично измененная и дополненная, устанавливаетъ теоретически! положешя; остальным (помещались въ „Голосе Минувшаго") разсказываютъ, какъ постепенно развивался руссшй зритель, начиная съ первыхъ л'Ьтъ , XIX столТ>т1я. Въ этой части истор1я доведена лишь до послБд-_ нихъ лВтъ Николаевской эпохи, до появлешя Островскаго и бытового репертуара. Дальнейшая изменения въ психике зри

теля,—у влечен! е проникшим!» на сцену реализмомъ, власть его, пресыщете имъ и новые поиски,—будуть описаны вт» следующей части. Подборъ рисунковъ сдЪланъ съ помощью А. М. Эфроса-Россщя, С. П. Мельгунова, Ю. М Соколова, помощника библютекаря историческаго Музея, за что приношу имъ большую благодарность. Искреннюю признательность испытываю кт» помощнику хранителя этнографического отд'Влешя Румяицев-скаго Музея В. В. Богданову, который своей необыкновеной любезностью облегчилъ мнБ пользование нужными для пзслЪдо-вашя материалами.

            ТЕАТРЪ и ЗРИТЕЛИ.




                                            / ^'UT . "
                                            IXtii’A'!AV'-'s"Q^

   «Театръ, театръ,—писалъ БЪлинсюй въ петербургски перюдъ своей дЪятельности,—какимъ магическимъ словомъ былъ ты для меня во время оно! Какимъ не-выразимымъ очарованием!» потрясалъ ты тогда всЬ струны души моей, и какхе дивные аккорды срывалъ ты съ нихъ! Вт» тебЪ я вид'Ьлъ весь м!ръ, всю вселенную, со всЪмъ ихъ разнообраз!емъ и великол'Ьшемт», со всей ихъ заманчивой таинственностью. Такъ сильно было твое на меня вл!ян1е, что даже и теперь, когда ты такъ обманулъ, такъ жестоко разочаровалъ меня, даже и теперь ртотъ, еще пустой, но уже ярко-освЪ-щенный амфитеатръ, и медленно собирающаяся въ него толпа, рти нескладные звуки настраиваемыхъ ин-струментовъ, даже и теперь все рто заставляет!» трепетать мое сердце какъ бы отъ предчувств!я какого-то великаго таинства, какъ бы отъ ожидав 1я какого-то великаго чуда, сейчасъ готоваго совершиться лередъ моими глазами»...
   И теперь, изъ той публики, которая ежедневно на-полняетъ наши театры, очень мнопе подпишутся подъ словами БЪлинскаго; для многихъ театръ замЪняетъ природу, и «вЪчно-голубой куполъ неба», «свЪторар
1*

ное солнце», «бдЪдноликая луна» теряются передъ «тряпичными облаками», «холстинными деревьями» и «деревянными морями» театра. Любовь къ театру со временъ БЪлинскаго выиграла, если не въ сил!) и глубинЪ. то въ распространенности; сцена несомненно приблизилась къ массЪ и общественное значеше театра возросло.
     Но каково это значеше? Въ чемъ, главнымъ обра-зомъ, проявляется в.пяше театра? Какъ отражается любовь къ зрЪлищамъ на характер!) зрителей и на общественной жизни? — это и до сихъ поръ, какъ во времена Д’Аламбера и Руссо, какъ въ далешя эпохи древняго театра, вызываетъ разноглашя и споры.
     НаиболЪе употребительные афоризмы называютъ театръ ареной, по которой проходитъ жизнь, поучающая и наставляющая, осуждающая порокъ и приучающая любить добро. Театръ «это мораль, приведенная въ дЪйсте, это—правила, сведенныя къ примЪ-рамъ»,—писалъ Д’Аламберъ. • Въ сценическихъ пред-ставлешяхъ,— говорить очень распространенное мнЪ-Hie, —- заключается могучее орудие для укрЪплешя добрыхъ чувствъ и смягчен! я нравовъ, и наиболее разумнымъ народнымъ развлечешемъ сл'Вдуетъ считать театръ; его надо приблизить и сдЪлать обще-доступнымъ для тБхъ, кто до сихъ поръ еще незна-комъ или мало знакомь съ его облагораживающимъ вл!яшемъ, кто ищетъ отдыха въ удовлетворена! гру-быхъ наклонностей и низменнаго вкуса. Конечно, такую роль можетъ играть только хоропнй театръ, съ пьесами, художественное значеше которыхъ несом-нЪнно и который, не навязывая зрителю насильно моральныхъ поучешй, незаметно для него заклады-ваютъ въ его душу сЪмена любви къ людямъ и со-страдашя къ ихъ несчаспямъ. Пускай въ пьесЪ порокъ торжествуетъ, но симпатш зрителя отъ этого не переносятся въ сторону порока: наоборотъ, публика (какъ опять-таки говорить Д’Аламберъ) приучается «цЪнить добродетель несчастную и загнанную».

Но рядомъ съ этимъ безусловными признашемъ нравственнаго значешя театра, раздаются голоса, повторяющее и теперь аргументы Руссо противъ спектаклей. Сценическимъ представлешямъ отводится видная роль въ распространены пороковъ и преступлены среди современнаго общества; театръ,—говорить порицатели сцены,—дЪлаетъ преступника цривлекателъ-нымъ, онъ воспитываетъ страсти, которыя беэъ него дремали и не выходили изъ обычнаго уровня; онъ побуждаешь къ насил!ямъ и вызываешь стремление Эффектничать преступлешями. Конечно, это дЪйств!е производить дурной репертуаръ, но что называть дур-нымъ? Председатель Рюмскаго апелляцюннаго суда, Проаль, въ обширномъ изслЪдованш «Le crime et le suicide passionnels» приводить массу примЪровъ изъ своей судебной практики, въ которыхъ театръ игралъ важнейшую роль, какъ вдохновитель и руководитель преступлены. И какой театръ! Шекспиръ, Расинъ, Альф^ери—корифеи драматической литературы, пьесы, въ течете в'Ьковъ питавшая сцену и, по мнЪнгю за-щитниковъ театра, понемногу прививавппя человечеству добрыя чувства къ ближнимъ, и смягчавппя нравы! Макбетъ, леди Макбетъ, Ричардъ III, Отелло— все это, по мненпо Проаля, герои скамьи подсуди-мыхъ, заражаюцце своимъ примеромъ техъ, кто безъ ихъ участия не попалъ бы въ окружный судъ. Талантъ поэта придаетъ такой блескъ изображешю преступной страсти, что отнимаетъ у нея всю ея уродливость, и, въ конце концовъ, зритель проникается сочувств!емъ къ благороднымъ убыцамъ, страстнымъ преступни-камъ. геройскимъ похитителямъ чужой жизни или чужого счастья. Но «нельзя организовать общество изъ убыцъ, изъ Орестовъ, Отелло, Гермюнъ и Медей; ихъ место не въ обществе, а въ тюрьме». Точно также нельзя научить цЬломудр^, изображая непреодолимую силу любви; нельзя насадить добрыя чувства, заставляя героинь кричать «убей его», нельзя

внушить отвращеше къ преступлешямъ, приучая къ ихъ виду и т. д., и т. д.
     Очевидно, между оц'Внкой нынЪшнихъ порицателей театра и той характеристикой сценическихъ предела-влешй, которую когда-то далъ Руссо, большой разницы нЪтъ. Очевидно, и теперь далеко не вс Г) согласны признать за театромъ значение, которое приписывается ему людьми, находящими въ немъ одно изъ самыхъ «разумныхъ народныхъ развлечешй». Руссо признавалъ возможнымъ сохранить театръ только для одной категории зрителей, для той, которой нечего терять, которая въ достаточной степени испорчена и не можетъ болЪе развратиться. «Когда народъ развращенъ, спектакли для него хороши; они вредны, когда онъ самъ хорошъ... Комедия не можетъ нанести вреда, если ничто уже не въ состоянш причинить его». Въ противоположность ему Д’Аламберъ говорилъ, что театральный представлешя болЪе полезны народу, сохранившему свои нравственные устои, чЪмъ потерявшему правила честной жизни. И теперь, черезъ много лЪтъ послЪ этого спора, несмотря на поразительный ростъ театровъ и сильно развитую потребность къ зрЪлищамъ, еще не существуетъ тЪхъ не-зыблемыхъ аргументовъ, на основанш которыхъ можно было бы убЪдить противниковъ театра, что распро-странешемъ сценическихъ представлений не создается школа для разврата, преступлешй, порочныхъ наклон ностей и человЪконенавистныхъ поступковъ.
     Допустимъ, однако, что всЪ эти споры приведены къ желанному концу, что разногласш о вл!ян!и той или другой пьесы на чувства зрителя нЪтъ; что ре-пертуаръ, вызывающш «благодатный слезы», вырабо-танъ окончательно, и преступные призывы не раздаются болЪе со сцены. Допустимъ, что мы имЪемъ дЪло съ однимъ только «хорошимъ» репертуаромъ. съ пьесами, действительно пробуждающими въ зри-теляхъ conyecTBie къ добру и отвращеше къ пороку.

Каково будетъ дальнейшее в.пяше театра на зрителя? Можно-ли, выражаясь картинно, затушить пролитыми въ театре слезами хотя частицу того пожара страдами и горя, съ которыми знакомить насъ сцена? Въ одномъ наивномъ французскомъ стихотвореши говорится:

          Heureux qui sur le mal se penche, et souffre, et pleure, Car la compassion refleurit en vertus;
          Et sur I’humanite pour la rendre meilleure, Nos pleurs n.ont qu’a tomber, n’etant jamais perdus.

   (т.-е. Блаженъ, кто склоняется надъ несчастьемъ и при виде его страдаетъ и плачетъ, потому что со-страдаме даетъ начало пышному цв'Ьту добродетели. И, чтобы сдЪлать человечество лучшимъ, нашимъ слезамъ достаточно упасть: он® не пропадутъ никогда).
     Правда ли это? Не то правда ли, что «благодатный слезы», вызываемый театральными представлешями, въ каждомъ отдЪльномъ случай непременно сопровождаются благодатными же практическими послЬд-ств1ями,—за такой результата могутъ ручаться только очень наивные люди;—правда ли, что, если я, зритель, присутствуя сегодня въ театре, «надъ вымысломъ слезами обольюсь» и также поступлю завтра и черезъ мЪсяцъ, и черезъ годъ, и такъ же поступить мой сосЪдъ, и другой и десятый, и сотый,—то въ нашемъ. поведены произойдутъ тайя существенный измЪнешя что сумма причинъ, вызывающихъ видимыя и невидимый Mipy слезы, должна уменьшиться? Правда ли, что, вызывая во мнЪ сострадание, театръ этимЬ са-мымЪ воспитываетъ во мнЪ агента добродетели и сокрушителя порока? Другими словами, представляетъ ли собой театръ (разумеется «хороший» по своему репертуару, театръ) всегда оруд!е единешя людей между собою и не носить ли онъ въ себе зародыша обрат-наго вл!ямя на зрителя?
       Ответа на ртотъ вопросъ и составляетъ цель настоящей статьи. Только этими рамками и ограничимъ

свой предметъ, оставляя въ сторон'Ь вопросъ объ ЭстетикЪ вообще, о театральной эстетик!) въ частности и объ отношешяхъ между эстетикой и моралью.

I.

       Много лЪтъ назадъ Клодъ Бернаръ производил!, опыты надъ вл!ятемъ кураре на нервную систему. Сильный ядъ, которымъ, какъ говорятъ, индй!цы на-мазываютъ стрЪлы, послужилъ въ рукахъ знаменмтаго французскаго изслЪдователя средствомъ къ замечательному физюлогическому анализу и къ открытию нЪкоторыхъ важныхъ свойствъ периферическихъ нер-вовъ. К. Бернаръ вводилъ кураре подъ кожу живот-наго или впрыскивалъ ядъ въ сосуды и получалъ картину двигательнаго паралича: движения животнаго были уничтожены, ни одно раздражен!е не вызывало За собой соответственной реакцш въ мышцахъ, и. если действие яда продолжалось, наступала смерть вслЪдств^е бездеятельности дыхательныхъ мускуловъ. ДальнЪйпве опыты показали К. Бернару, что. хотя животное и кажется парализованным^ но кураре в.пяетъ не на мышцы, который сохраняютъ свою сократительную способность, а на двигательные нервы, проводнице къ мышцамъ сократительный импульсъ. При этомъ чувствительность сохранена въ полной степени; такъ называемые задте корешки нервовъ. проводяцце внЬшнее раздражеше къ центру, нисколько не страдаютъ отъ в.йяшя яда. Клодъ Бернаръ извлеки, изъ этихъ опытовъ очень важные научные выводы, но насъ въ данный моментъ интересуютъ не даль-нЪйппя заключешя, а картина того болЪзненнаго состояния, которое получается послЪ впрыскивашя кураре: чувствительность сохранена, мускульная сокра-тительность не уменьшилась и тЪмъ не менЪе животное лежитъ безъ движешя вслЪдств1е паралича двигательныхъ нервовъ.