Трансформация форм этнорелигиозной мобилизации в идейных конструктах русских книжников XIII - XVII вв. и формирование новой элиты Московского централизованного государства : Русь и народы Поволжья

                                                  В.В. Долгов 

2006. № 7 
   ИСТОРИЯ 

42 

УДК 94:008(470)”12/16”(045) 
 
В.В. Долгов 
 
ТРАНСФОРМАЦИЯ ФОРМ ЭТНОРЕЛИГИОЗНОЙ МОБИЛИЗАЦИИ В 
ИДЕЙНЫХ КОНСТРУКТАХ РУССКИХ КНИЖНИКОВ XIII – XVII ВВ. 
И ФОРМИРОВАНИЕ НОВОЙ ЭЛИТЫ МОСКОВСКОГО 
ЦЕНТРАЛИЗОВАННОГО ГОСУДАРСТВА: РУСЬ И НАРОДЫ 
ПОВОЛЖЬЯ* 
 
Рассматриваются процессы этнорелигиозной мобилизации. Автор исследует древнерусскую литературу XIII – XVII вв. и формирование новой элиты московского централизованного государства. В центре внимания – этнополитические процессы и взаимоотношение элит в Поволжском регионе. 
 
Ключевые слова: этническая мобилизация, элиты, Московская Русь, Поволжье.  
 
Многие исследователи согласны в том, что термины «этнос», «этничность» не могут быть без оговорок применены к осмыслению средневекового 
материала. Поэтому именно с «оговорок», то есть с уточнения терминов целесообразно начать работу.  
Что такое «этнос»? При наличии огромного количества разнообразных 
определений работа с материалом древности и средневековья заставляет отдавать предпочтение конструктивистской теории, согласно которой этнос – это 
прежде всего «воображаемое сообщество»1. Во всяком случае, русская история дает огромное количество примеров, что ни общность происхождения, ни 
культурное единство сами по себе народа не порождают. Народ становится 
народом, только осознав себя таковым, проведя границы между «своими» и 
«чужими», определившись с врагами и друзьями, охватив всех «своих» единым названием и выстроив структуру этнического космоса с сакральным центром и инфернальным окружением.  
По определению В.А. Тишкова, этническая группа (она же народ или  
национальность) – это общность «на основе культурной самоидентификации 
по отношению к другим общностям, с которыми она находится в фундаментальных связях»2. Только в таком ключе понятие «этнос» пригодно для анализа самого широкого круга явлений, с которыми сталкивается исследователь 
при анализе разнообразных текстов, порожденных стремлением средневековых книжников ответить на вопросы, которые всегда были и до сегодняшнего 
дня остаются животрепещущими: кто мы, откуда пришли, с кем и против кого? 
Другими словами, может быть, летописная «Русь» – это не этнос в современном смысле слова, и самосознание населения Восточной Европы не но
                                                
* Работа выполнена при поддержке РГНФ (проект №  06-01-91104а/У). 

PDF created with pdfFactory Pro trial version www.pdffactory.com

Трансформация форм                                             

ИСТОРИЯ 
  2006.  №7
 
сило черт этничности в том виде, как это привычно нам сейчас. Однако мысль 
древнерусских идеологов обладала важнейшим качеством, функционально 
сближавшим ее с идейной работой, формирующей самосознание и, как следствие, этнос: она являлась именно формой социальной организации культурных отличий (Ф. Барт)3. Книжники из века в век ставили перед собой задачу 
определить то существенное, что отделяет «своих» от «чужих», тем самым и 
производя формирование этничности.  
Наблюдая за извивами мысли древнерусских авторов, мы смотрим в 
эпицентр развития этнических процессов. Их мысль не просто с той или иной 
степенью точности отражала современные им реалии – она формировала их. 
Этим объясняется исключительная важность рассмотрения тех методов этнорелигиозной мобилизации, которые использовались идеологами во время 
сложных, поворотных моментов отечественной истории.  
Следует сказать, что жизнь не баловала русских книжников легкими задачами. Чаще всего им приходилось искать выход из головоломных парадоксов, которые, если посмотреть свежим взглядом, кажутся почти неразрешимыми.  
Одна из первых интеллектуальных побед, одержанных еще в начале XII 
в. – это осмысление восточнославянской общности, объединившейся под единым этнонимом «Русь», которому была посвящена значительная часть «Повести временных лет». Современному студенту, читающему учебник, часто и 
невдомек, что формирование идеи о том, что «восточные славяне объединились в новый народ» требовало огромного интеллектуального усилия. Сложность эту можно представить, если попробовать выразить ту же мысль, не используя лингвистическую характеристику «восточные славяне» и современное 
слово «народ».  
Книжником был проделан огромный труд по подбору максимально адекватных терминов, по осмыслению явлений, весьма сложных для восприятия 
«изнутри» современной летописцу реальности. Безусловно, общие языковые и 
бытовые особенности восточнославянских племен существовали объективно. 
Но выбрать из бесчисленного множества характеристик именно существенные, жизнеспособные было очень непросто. Бытовой уклад и язык днепровских полян очевидно сближал их с северо-западными кривичами не в большей 
степени, чем эти последние были близки с полянами польскими. Как же их 
размежевать? Как отобрать те связи, которые будут «держать»? Эта проблема 
была успешно решена автором ПВЛ, построившим целую иерархию общностей, в которой нашлось место и «словенам», и «полянам», и «руси»4.  
Однако еще больше трудностей ждало интеллектуальную элиту СевероВосточной Руси, когда возникла необходимость осмыслять необыкновенно 
сложную и трагичную реальность XIII – XV вв. Это были века глобальных 
«тектонических» сдвигов, когда «свои», «чужие», «враги» и «друзья» менялись местами, располагаясь в немыслимых прежде сочетаниях. Посторение 
новой картины мира потребовало огромных усилий. Проследить за этим процессом дает возможность литература, в той или иной степени имеющая отно
PDF created with pdfFactory Pro trial version www.pdffactory.com

                                                  В.В. Долгов 

2006. № 7 
   ИСТОРИЯ 

44 

шение к теме татарского владычества и ордынского «царства». 
Нашествие как стимул к ревизии идентичности. Нашествие новых 
страшных кочевников вызвало стремление к актуализации этногосударственной идентичности, желание заново посмотреть на себя со стороны и оценить, 
понять и почувствовать масштаб свершившейся трагедии. Выражением этого 
стремления является «Слово о погибели Русской земли»5 в образнопоэтической форме манифестирующее, что же такое представляет собой Русь 
в середине XIII в.  
Сначала безвестный автор «Слова» перечисляет «красоты», которыми 
Русская земля «удивлена еси». В первую очередь перечисляются природные 
богатства:  «озеры многыми удивлена еси, реками и кладязьми месточестьными, горами, крутыми холми, высокыми дубравоми, чистыми польми, дивными 
зверьми, различными птицами», потом перечисляются узловые пункты окультуренного, освоенного, сакрализованного пространства: «бе-щислеными городы великими, селы дивными, винограды обительными, домы церковными», и 
наконец, в качестве богатства дана политическая элита: «князьями грозными, 
бояры честными, вельможами многами». Таким образом, военно-политическая 
верхушка выступает важным, ключевым пунктом в перечне символов коллективной самоидентификации.  
Весьма интересен и уникальный географический обзор, очерчивающий 
границы Руси перечнем соседних народов: «отселе до угоръ и до ляховъ, до 
чаховъ, от чаховъ до ятвязи и от ятвязи до Литвы, до немец, от немец до корелы, от корелы до Устьюга, где тамо бяху тоймици погани, и за Дышючимъ моремъ; от моря до болгаръ, от болгаръ до буртасъ, от буртасъ до черемисъ, от 
черемисъ до мордъви, – то все покорено Богом крестияньскому языку». И наконец, в самых сильных выражениях охарактеризовано политическое могущество русских князей: «поганые»  народы покорялись князьям Всеволоду, отцу 
его Юрию и деду Владимиру Мономаху, которым половцы пугали маленьких 
детей в колыбелях. Литовцы из болот своих на свет не показывались, венгры 
укрепляли каменные стены своих городов железными воротами, чтобы «Володимеръ тамо не вьехалъ», а немцы радовались, что они далеко – за Синим морем. Буртасы, черемисы, вяда и мордва бортничали на великого князя Владимира, а император византийской Мануил, «опас имея», то есть побаиваясь, посылал дары, «абы под нимъ великий князь Володимеръ Цесарягорода не взял». 
И вот вдруг случилось несчастье, «болезнь крестьяном» – татарское нашествие.  
Казалось, пережить крушение великой страны почти невозможно. Однако неожиданно быстро ужас сменяется вполне спокойным взглядом на случившееся. Собственно, выверенные моралистические построения в проповедях Серапиона – это уже далеко не непосредственное проявление отчаянья и 
горя. Епископ Владимирский уже вполне спокоен для того, чтобы использовать рассказ о постигшем страну несчастии для придания большей убедительности своим морализаторским проповедям. Продумана идея, подобраны цитаты. Да и в летописи упоминания о «татарах» теряют первоначальную остроту. 

PDF created with pdfFactory Pro trial version www.pdffactory.com