Продукт природы

Б и б л и о т е к а Р у с с к о й К л а с с и к и

Н.С. Лесков 
 

Продукт природы

Н.С. Лесков 
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ПРОДУКТ ПРИРОДЫ 

 
 
 
 

ПОВЕСТИ, РАССКАЗЫ, ОЧЕРКИ 
 

 
 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2015 

 1

УДК 822 
 
ББК 84(2 Рос=Рус) 
Л50 

    
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
  
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Лесков Н.С. 
Продукт природы. — М.: ИНФРА-М, 2015. — 18 с. — 
(Библиотека русской классики) 
 
ISBN 978-5-16-104599-2 
 

ББК 84(2 Рос=Рус)

© Оформление. ИНФРА-М, 2015 
ISBN 978-5-16-104599-2 

Подписано в печать 01.09.2015. Формат 60x90/16.  
Гарнитура Times New Roman.  Бумага офсетная. 
Тираж 500 экз. Заказ № 
Цена свободная. 
 
ООО «Научно-издательский центр ИНФРА-М» 
127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1 
Тел.: (495) 280-15-96, 280-33-86. Факс: (495) 280-36-29 
E-mail: books@infra-m.ru                 http://www.infra-m.ru 
 

 
2 

ПРОДУКТ ПРИРОДЫ 

 
 
 
Сравнительно с народною 
толпою 
мало явлений заслуживает 
бтльшего изучения. 
Она настоящий продукт 
природы: 
все прочее только гримасы, 
а здесь искренность и действительность. 
Смотри на народную толпу, 
если хочешь, с трепетом, 
но смотри внимательно: 
то, что она сделает, никому 
не известно, 
и еще менее ей самой. 
Карлейль 
 
 

Глава первая 

 
В течение моей жизни мне привелось видеть, как двигаются с 
места на место переселенцы и что с ними при этом иногда происходит. Расскажу здесь один маленький случай, который остался у 
меня на всю жизнь в памяти. Дело было незадолго до уничтожения крепостного права. Ходили уже надежные слухи об «освобождении», но тем не менее купля и продажа людей еще производилась свободно. Пользуясь этим, некоторые именитые лица совершали тогда большие заселения принадлежавших им степных 
мест крестьянами, купленными на вывод из серединных губерний. 
У меня был родственник, муж моей тетки, обруселый англичанин. Он был человек недюжинный и в одном отношении предупредил даже на сорок лет этику «Крейцеровой сонаты». Опаса
 3

ясь, чтобы на него при выборе жены не подействовали подкупающим образом «луна, джерси и нашлепка», он отважился выбирать себе невесту в будничной простоте и для того объехал соседние дворянские дома, нарядившись «молодцом» при разносчике. Таким образом он увидал всех барышень в их будничном 
уборе и, собрав о них сведения от прислуги, сделал брачное 
предложение моей тетушке, которая имела прелестный характер. 
Вообще о нем говорили, что он – практик . Он управлял огромными имениями очень важного лица и, между прочим, имел своею обязанностью заселять степи: образовывать на них новые деревни и заводить там правильное полевое хозяйство. Людей, которых вели сюда, скупали на вывод у разных помещиков в губерниях Орловской и Курской, отчего «сводные люди» делились на 
два народа: «народ орловский» и «народ курский». «Орловский 
народ» считался «пошельмоватее», а куряне – «ведомые кметы» – 
подразумевались якобы «подурасливее». 
Переселяли людей в степи тогда большими партиями. Сколько 
я помню в мои детские годы, в наших местах «сбивали народ», то 
есть совокупляли партии людей на вывод два раза, и в оба эти 
раза по деревням стоял стон, а на выводных людей жалко было 
смотреть, хотя между ними немало было и таких, которые не 
унывали, а говорили, будто им «все равно – хуже не будет». В 
сводных дворах шла распродажа овец, телок, сох, борон и саней, – причем между бабами сцены «навечной разлуки» были 
раздирающие. 
Один раз из нашего городишка было отправлено на подводах, 
кажется, около двухсот душ, и многие из выведенных мужиков 
вскоре же прибежали назад и стали прятаться в пустых овинах и 
в конопляниках. Когда их ловили – они рассказывали, что «ушли 
от вши и от вредных вод». Их отсылали в стан и секли. Кроме отбегателей, многие в дороге заболевали: их некоторое время тащили на подводах, а потом «отставляли» где попало; худые, заморенные клячи в обозах падали, сбруя рвалась, колеса ломались, 
и вообще было много несчастья. Второй раз вывод людей из наших мест был еще неудачнее: между ними начался страшный 
«гнетучий понос», или «жиленье животами», – заболевших пришлось держать по дороге на квартирах и в землянках целую зиму. 
Половина людей перемерла, и убытки были большие, а потому в 
третий раз, о котором я буду рассказывать, придумали отправить 

 
4 

партию на судах, или, как тогда говорили, на «стругах», по Оке и 
Волге. 
Партия была сборная с разных мест Орловской и Курской губерний, все от дворян мелкопоместных. В числе переселяемых 
крестьян были и дворовые и деревенские мужики. У дворовых не 
было ни скота, ни собственных телег. Они были довезены до 
пристани каким-то мне неизвестным способом и там посажены на 
барки. С некоторыми крестьянами были телеги и сохи: все это 
было погружено, или, лучше сказать, нагромождено, на барки, и 
семьи помещались и на телегах и под телегами. С некоторыми, 
мне помнится, были куры и на одной барке две или три овцы. 
 

Глава вторая 

 
Я тогда был еще очень молодой мальчик и не знал, к чему себя 
определить. То мне хотелось учиться наукам, то живописи, а 
родные желали, чтобы я шел служить. По их мнению, это выходило «всегда надежнее». Мне и хотелось и не хотелось служить: я 
знал, что на службе хорошо, но был уже немножко подпорчен 
фантазиями; я читал «Горе от ума», и все военные мне представлялись Скалозубами, а штатские – Молчалиными, и ни те, ни 
другие мне не нравились. По характеру моему мне нравилось какое-нибудь живое дело, и я рассказал это моей тетке, а та передала своему мужу. Англичанин стал мне советовать, чтобы я не начинал никакой казенной службы, а лучше приспособил бы себя к 
хозяйственным делам. Для того же, чтобы заохотить меня к этому, он сказал мне: 
– Вот мы теперь переселяем партию крестьян, а граф недоволен тем, как их водят. Люди, которые водят наших переселенцев, 
по мнению графа (его принципала), все очень грубы, и я с ним 
отчасти согласен. Это непрактично. Пускай это – продукт природы , но ведь и природа может мстить за себя: ожесточать народ и 
доводить его до ужаса и уныния никогда не надо, хотя, однако, 
совсем добрые и мягкосердые вожди тоже не годятся. Это уже 
доказано опытом: мягкосердому мужик сейчас на шею сядет и 
лаптем его толкать начнет. Нужны Пизарро, и у меня есть такой 
Пизарро, какого мне надобно. При них командиром идет очень 
надежный человек, из здешних орловских, называется Петр Се
 5

менов: умный мужик, но тиран. С ним сын его, тоже преспособный и тоже аспид: мужичонки у них пищат. Без таких, как Петр 
Семенов, однако нельзя: ведь идет целая орда, а с ордою и надо 
меры ордынские; но век такой, что надо немножко и цивилизации 
подпустить, – надо одною рукою карать, а другою – миловать. 
Вот я и хотел бы испробовать этакую маленькую конституционную затею, чтобы один казнил, а другой миловал. Отправляйся-ка 
ты с ними, и вникай, и Петру распоряжаться не мешай, но облегчай, что возможно. Я тебе дам главную доверенность с правом 
делать всякие амнистии. 
– Я согласился. 
– Вот и прекрасно! Официальное значение твое будет высоко 
над Петром, но ты, однако, смотри – не испорть дело: царствуй, 
но не управляй. Пусть на Петра жалуются, а ты только милуй . 
В Орле я познакомился с нашим Пизарро. Это был черный 
кудрявый мужик лет сорока восьми или пятидесяти, мускулистый, сильный, живой, с черными огненными глазами, черными 
сросшимися над носом бровями, курносым носом и маленькой 
черной окладистой бородой. Выражение лица у него было сильное, смелое, решительное и довольно жестокое. При нем находился в помощниках сын его Дороша – молодец лет двадцати 
двух или трех, чрезвычайно похожий на своего отца. 
Дядя мой отрекомендовал меня Петру Семенову и просил его 
учить меня, а мне сказал, чтобы я жил с ним в ладах и чтобы мы 
довели благополучно порученный нам «продукт природы». 
Дядя был в прекрасном настроении и говорил приятные слова, 
на которые Пизарро отвечал в ласковом тоне, но с неуловимым 
букетом иронии и вероломства. Дядя рассуждал, что русский мужик – самый выносливый продукт природы, что он не избалован 
и путина его не может замучить. 
– Пусть только было бы чем ему напихать брюхо, чтобы в 
пустом брюхе не щелкало, а то он тысячи верст отмахает, как котильон протанцует. 
И Петру Семенову это слово понравилось: он улыбнулся одними углами рта и подтвердил: 
– Так-с точно: котыльоном и докатимся. 
– Катитесь, – отвечал дядя, – катитесь! 
И в излишнем, может быть, умилении он не заметил злобы 
Пизарро и, вне своего обычая, поблагословил нас рукою. 
– Оберегайте продукт и катитесь котильоном! 

 
6 

Перевозимые крестьяне в это время уже были «посажены на 
струга», и самой тяжелой процессии – посадки, я не видел. Рассказывали мне, будто происходили раздирающие сцены – особенно когда выведенные крестьяне прощались со сватами и соседями: многие будто бы «хотели бунтовать», но Петр Семенов 
предупредил бунт: он послал Дорошу в полицию; и оттуда подоспели «три полицейские казака с пикою», и все кончилось: 
«продукт природы» был погружен, и барку тотчас же отчалили от 
берега и остановили посередине реки. 
Тем прощанье «продукта» и кончилось. 
 

Глава третья 

 
Петр Семенов возил меня показывать, как «народы помещались» на барках. На двух были «шельмоватые» народы орловские, а на третьей «дурасливые» куряне. Над каждым из этих народов были приставленные из своего народа «старосты». Над орловскими старостою был тележник Фефёл, о котором Петр сообщил мне, что он был челевек дорогой, но незадолго перед этим 
убил оглоблей человека, который пришел звать его ужинать. Это 
скрыли, а про всякий случай Фефёла поскорее дешево продали. 
– Над орловскими шельмецами такой именно и нужен, – говорил Пизарро. 
Курскими людьми заведовал орловский мужик Михайло, человек добрый и степенный. 
– Курский народ – что цыплята! 
Помню, как я первый раз увидал «народы» и их вождей. 
Из дома мы отправились к Оке в тележке, которою правил Дороша. Мы с Петром Семеновым сидели на лавочке. Барки стояли 
за пять верст за городом. Когда мы приехали, Петр Семенов стал 
свистеть, и от берега отвалила лодочка, в которой помещался 
Михайло, начальник курских народов; он нас привез на барки, и 
мы прошли между народом, причем я не заметил ничего особенно горького или угнетающего. Сидели люди босые, полураздетые, – словом, такие жалкие и обездоленные, как их обыкновенно 
видишь в русской деревне. Я тогда думал еще, что крестьяне и 
везде должны быть только в таком виде, как мы их привыкли видеть в России. Смирение их тоже было обычное в их положении. 

 7

Петр Семенов обращался с ними грубо, как с «продуктом», не 
стоящим хорошего обхождения, а они относились к нему с подобострастием: величали его батюшкой Петром Семеновичем и излагали ему разные просьбы, на которые он отвечал резко, скоро, 
но, по правде сказать, всегда очень деловито. Воспользоваться 
моим высоким правом помилования я не имел никакого повода и 
не торопился с этим; я был уверен, что такой случай еще придет 
во время путины – и вот тогда я пущу в ход мои милостивые полномочия, и народы благословят мое милосердие! 
 

Глава четвертая 

 
Когда мы перешли с одной барки на другую, то Петр Семенов 
показал мне в корме свою каютку. Это была тесовая каморка, в 
которой помещались две кроватки: его и Дорошина, маленький 
шкапик с чайным прибором, желтый сундучок, деревянные счеты, расходная книга и в углу образок с лампадой. Комната эта запиралась на замок, ключ от которого держал у себя староста Фефёл. Такую же точно комнату Петр Семенович предполагал сделать и мне на одной из барок. 
О том, как мы выплыли и как шли, я рассказывать не буду, потому что это потребовало бы много времени, да и не все теперь 
вспомнишь. Вообще же говоря, дни тянулись один за другим 
одинаково скучно, серо, без всякой деятельности. Самым любимым занятием у всех было «искаться» .1 Это было что-то вроде 
спорта. Мужики, бабы, дети – все постоянно искались, и занятие 
это было не только препровождением времени, но оно было вызвано и настоятельною необходимостью, потому что вошь ела 
«народы» беспощадно. 
Я не знаю, чту такое называют вшивой болезнью, но думаю, 
что она не должна быть страшнее того, что я видел на переселенческих барках. Никакие усилия очиститься от насекомых не по                                                 
1 Пишут, что это же самое составляло главное занятие русских поселенцев, которых перевезли в 1892 году на океанском пароходе из Одессы во Владивосток. Впрочем, этих, кроме «вшей», занимали еще карты, 
которых у нас не было. (Прим. автора. ) 
 

 
8 

могали. Несмотря на то, что крестьяне очень невзыскательны насчет опрятности, тут они взвыли: 
– Съела вошь!.. Жалуйте – милуйте!.. в глаза лезет: зрак хочет 
выпить! 
По баркам было неприятно и страшно ходить. Особенно ночью или в жаркую пору дня, когда истома размаривала людей и 
они хотели спать, но не могли крепко заснуть от зуда, который 
производили насекомые. В немом исступлении все скреблись 
ногтями и ерзали на одном месте или катались на пядь в одну 
сторону и на пядь в другую и потом вдруг вскакивали, сидели, 
поводя вокруг осовевшими глазами, – иногда плакали и всегда 
непременно все «чухались». И это как только начнется в одном 
месте, так и «пойдет котильоном» повсеместно. 
Своей скверной и ужасающей нечистоты люди не стыдились 
нимало, да и до того ли им было, чтобы стыдиться, когда они от 
этого так ужасно страдали! Петра Семенова они боялись, но мне 
прямо совали покрытых вшами детей с отвратительными расчесами и кричали: 
– Смотри-ка крестьян-то грапских, смотри! Отпиши ему: вот, 
мол, воши-то младенца-то божьего совсем источили. 
Средств от этого не было никаких, и ни Петр, ни его сын, ни 
колесник с Михайлой ничего для облегчения людей не делали. 
Бани нет, прудить (то есть калить белье) перед костром – 
нельзя, потому что на барках невозможно развести такое обширное пламя, перед которым все народы обнаготились бы, и остается терпеть. Но этого изо дня в день нельзя терпеть!  
Орловские и курские мужики моются редко и плохо, потому 
что бань для этого они и дома не имеют, но дома они хоть парились изредка в тех самых печах, где пекли свой хлеб, а на барках 
и этого сделать невозможно! 
– Пропадаем! – кричали они с отчаянными рыданиями, – вошь 
заточила до смерти! 
А мы все-таки ничего не могли для них сделать. 
Правда, им было дозволено с барок купаться, но «народы» 
этого не хотели. 
Крестьяне смотрят на купанье так, что это хорошо только для 
«прохлажденья», но мыться в негретой воде нельзя, и это мытье, 
хотя бы и с мылом, ни к чему будто бы не ведет. 

 9