Ленин и Сталин: "философия социализма в одной стране"

М.С. Колесов

ЛЕНИН И СТАЛИН:

«ФИЛОСОФИЯ СОЦИАЛИЗМА В ОДНОЙ СТРАНЕ»

Русская революция началась 23 февраля (8 марта) 1917 года в Петрограде как 

буржуазно-демократическая революция (буржуазно-демократической революцией была и 
«первая» русская революция 1905 года). В октябре 1917 года большевики во главе с 
В.И.Лениным, которые не принимали участия в «Февральской» революции (впрочем, как 
и в революции 1905 года), в результате «вооруженного восстания» в Петрограде 
фактически совершили контрреволюционный переворот («октябрьский переворот»). 
После этого, разогнав Учредительное собрание, они отвергли русскую буржуазнодемократическую революцию во имя мировой «социалистической революции». 

25 октября 1917 года на заседании Петроградского Совета Ленин провозгласил: 

«Да, здравствует всемирная социалистическая революция!» Ленин в то время считал, что 
победа социализма связана, прежде всего, с мировой революцией. Он еще раньше 
определил два условия перехода к социализму: поддержка со стороны крестьянства и 
поддержка со стороны европейской революции. Этим надеждам не суждено было 
сбыться.

Как следствие этого в стране разразилась гражданская война, историческая 

уникальность которой заключалась в том, что по обе стороны фронта воевали 
противоборствовавшие силы революции. Ни одна из них не выступала (по крайней мере —
политически) за реставрацию монархии! Борьба шла между «Февралем» и «Октябрем», 
между «буржуазной демократией» и «пролетарской диктатурой». Победила «диктатура», 
русская 
буржуазно-демократическая 
революция 
потерпела 
поражение. 
Лозунги 

«свободы» были заменены лозунгами «классовой борьбы». «Октябрьский переворот» был 
переименован в «Великую Октябрьскую социалистическую революцию».

По этому поводу английский историк «большевистской революции» Эдвард Карр 

(1892-1982) писал о «жарких спорах» в то время между большевиками и меньшевиками о 
том, мог ли «курс Ленина» привести и привел ли к «социалистической цели», отмечая, 
при этом, что этот вопрос зависел от того, что подразумевалось под «социализмом». 
«Того, кто изучает документы раннего этапа Октябрьской революции, сразу же поражает, 
как редко, не привлекая особого внимания, появляются в них слова «социализм» и 
«социалистический» [1, с. 101-102].

В.И. Ленин в книге «Государство и революция», написанной им в 1917 году, 

накануне «октябрьского переворота», утверждал то, что при социализме в с е будут 
управлять по очереди и быстро привыкнут к тому, чтобы никто не управлял. Согласно 
ленинской концепции, «социализм» означал, прежде всего, «отмирание государства». 
Промежуточная стадия перехода к «социализму» — «диктатура пролетариата», которая 
уже есть «полу-государство».

Именно эта ленинская концепция социализма была воплощена в первой советской 

Конституции РСФСР 1918 года, несмотря на то, что сам Ленин считал ее «временной»… 
до скорой победы «мировой социалистической революции».

Диктатура пролетариата, как любая другая форма государства, была, по 

выражению Ленина, «особой дубинкой, rien de plus», цель которой — сломить и подавить 
эксплуататорские классы. Отсюда следовало, что власть, которой конституция облекает 
такое государство, по сути своей неограниченна, безраздельна и абсолютна [1, с. 128].

Поэтому советская Конституция не содержала признания «конституционных 

гарантий» или прав граждан на защиту от государства. Отсюда следовало, что она не 
признавала формального равенства прав: «Руководствуясь интересами рабочего класса в 
целом, Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика лишает 

отдельных лиц и отдельные группы прав, которые пользуются ими в ущерб интересам 
социалистической революции».

Абсолютный характер государственной власти означал, что эта власть была не 

только неограниченной, но и безраздельной. Именно Ленин, считая отделение 
исполнительной власти от законодательной характерной особенностью презираемого им 
«парламентаризма», настаивал на их слиянии, как особом достоинстве советской системы. 
Поэтому логично, что это «слияние» вошло в Конституцию РСФСР. Юридически не было 
никаких функциональных различий между ВЦИК Съезда Советов и Совнаркомом.

«Термин «диктатура пролетариата», использованный большевиками для названия 

своего режима, не содержал каких-либо конституционных характеристик, определял 
господствующий класс, а не форму правления, с помощью которой этот класс 
осуществлял власть», — отмечал Э. Карр [1, с. 135].

Именно теоретически неопределенное, но принципиальное, положение о 

«диктатуре пролетариата» Конституции РСФСР сыграло определяющую роль в 
установлении в стране политического режима, который впоследствии будет назван 
«тоталитарным». Ленин, по мнению Карра, мог бы повторить слова Робеспьера, который 
упразднил обычную законность как неспособную защитить революцию: «Когда кризис 
вызван именно бессилием законов, можно ли определять с уголовным кодексом в руках, 
какие требуются меры для общественной безопасности?» И далее: «…Террор есть не 
что иное, как правосудие, быстрое, суровое, непреклонное;он, таким образом, есть 
порождение добродетели».

Впрочем, с Робеспьером был в свое время согласен и учитель В.И. Ленина — К. 

Маркс, который считал, что «революционный терроризм» может сократить и упростить 
«агонию старого общества и кровавые муки родов нового общества» [1, с. 138].

Ленин, как известно, был противником индивидуального террора, но был совсем не 

против массового террора, особенно после прихода большевиков к власти. Сущность 
«классового террора» заключалась в том, что его жертвами становились люди не за 
конкретные преступления, а за принадлежность к определенным классам и сословиям.

Об этом пишет и современный английский историк Симон Себаг Монтефиоре в 

книге «Сталин: двор Красного монарха»:

«Революция без расстрельных команд, —
якобы сказал Ленин,— не имеет 

смысла». Ильич всю жизнь расхваливал террор Французской революции, потому что его 
большевизм был уникальной верой и социальной системой, базирующейся на 
кровопролитии. …Партия оправдывала свою диктатуру борьбой за чистоту веры. Свое 
Священное писание, марксизм-ленинизм, большевики считали научной истиной» [2, с. 
98].

По мере того, как большевистская партия приобретала политическую монополию 

на власть, «диктатура пролетариата» переходила в диктатуру партии. Так был реализован 
тезис Ленина: партия вбирает в себя авангард пролетариата, и этот авангард 
осуществляет диктатуру пролетариата. 

«Превращение революционной партии в правящую —
в истории явление 

стереотипное, — считал Карр. — В данном случае, «сомкнуть ряды было для партии, как 
и для всего народа, естественной реакцией на опасность, угрожающую стране». И нельзя 
было отделить Ленина, чья сила основывалась на моральном авторитете, — руководителя 
партии от Ленина — руководителя страны. Но это способствовало тому, что в партии, как 
и во всем государстве, сложилась традиция личного руководства» [1, с. 158].

В 1919 году Ленин заявлял: Да, диктатура одной партии! Мы на ней стоим и с 

этой почвы сойти не можем, потому что это та партия, которая в течение 
десятилетий 
завоевала 
положение 
авангарда 
всего 
фабрично-заводского 
и 

промышленного пролетариата.

Этот политический принцип приобрел организационное оформление на X съезде 

партии, в марте 1921 г., который явился началом роста могущества партийного аппарата.