Лев Толстой и Иммануил Кант о вере, религии и нравственности

ACTA FACULTATIS PHILOSOPHICAL UNIVERSITATIS PRESOVIENSIS 
Filozoficky zbornik 43 (AFPh UP 296/378) 
2010 

ЛЕВ ТОЛСТОЙ И ИММАНУИЛ КАНТ 
О ВЕРЕ, РЕЛИГИИ И НРАВСТВЕННОСТИ 

Сергей Анатольевич Нижников 

В 2010 г. исполнилось 100 лет со дня смерти всемирно 
известного русского писателя и мыслителя - Льва Николаевича 
Толстого. Сопоставим его взгляды с творчеством 
другого 
всемирно известного мыслителя - Иммануила Канта. Такой 
анализ связан еще и с тем, что Лев Толстой не скрывал своего 
положительного отношения к критической философии, - «много 
читаю и очень люблю», - так он отзывался о Канте и его 
творчестве ([1], кн. 1, 93). Особенно сильное и глубокое влияние 
немецкий мыслитель оказал на Толстого в сфере понимания 
существа веры, религии и нравственности. Это подтверждается 
как анализом дневников писателя, так и его трактатов на 
философско-богословские темы. 

Кант, в общем, критически относясь к господствовавшим 
религиозным 
течениям, 
утверждал 
все 
же 
необходимость 
религии и ее ценность. Несмотря на то, что в Критике чистого 
разума он лишил веру метафизических оснований, в Критике 
практического разума он попытался вернуться ко всему тому 
ценному, что содержится в религии, прежде всего к ее 
нравственному 
содержанию. 
То, 
что 
не 
признал 
чистый 
теоретический 
разум, 
утверждает 
своими 
императивами 
практический, т.е. веру в Бога, бессмертие души и свободу. 
Однако, «восстанавливая» в правах религию, «освобождая» ей 
место и «сохраняя» ее от притязаний разума, Кант говорит уже не 
о традиционной религии и вере, а о том внутреннем законе, 
«живущем в нас», который он называет совестью ([2], 499). 
Причем этот внутренний закон уже становится сам по себе как 
источником морали, так и мерилом, критерием оценки религии: 
«Даже святой праведник из Евангелия, - пишет Кант, - должен 

125 

быть сопоставлен с нашим идеалом нравственного совершенства, 
прежде чем мы признаем его таким идеалом» ([3], т. 4, ч.1, 240). 

Толстой, как и Кант, учит «слушаться бога в себе, своей 
совести», жить он призывает «своим разумом, совестью, Христос, 
Будда должны только помогать» ([1], кн. 1, 121-122). В связи с 
этим 
этическое 
учение 
двух 
мыслителей 
можно 
назвать 
«религией совести». Кант и Толстой стали говорить не о 
религиозной морали, а о моральной религии, и противопоставили 
ее религии официальной, общепринятой. Как и Кант, Толстой 
высоко ценит свободу, ибо если нет свободы воли, то нет и Бога. 
Понятие Бога у них обуславливается наличием индивидуальной 
свободы. Но, соглашаясь здесь с Кантом, Толстой в дальнейших 
своих размышлениях отходит от этой позиции. 

Для Канта единственным обоснованием религии являются не 
метафизические положения, а практические интересы человека и 
человечества. Вера, таким образом, получает не метафизическое 
обоснование, а практическо-априорное, никак теоретически не 
подкрепленное, 
так 
как 
постулаты 
практического 
разума 
нисколько не расширяют сферы теоретического ([3], т. 4, ч.1, 
454). Лучше совсем не иметь разума, считает Кант, «чем отдавать 
его на милость всяким мечтаниям» (там же, 453). И для Толстого 
«вера не есть только объяснение вещей невидимых, не есть 
откровение, не есть отношение человека к Богу (нельзя через 
Бога определить веру), а есть знание смысла человеческой жизни, 
вследствие которого человек не уничтожает себя; вера есть сила 
жизни» ([4], 22). 

Лев Толстой поддается общему культурному восприятию 
Канта, которое сложилось в западноевропейской и русской 
позитивистско-рационалистической среде, считавшей, что Кант 
ограничил разум, чтобы дать место вере. Однако на самом деле 
трудно найти в истории философии более двусмысленную фразу, 
чем приведенная. Веру как таковую, как она понималась до и 
после Канта носителями традиционной веры, он уничтожил, 
выбив из под нее метафизический фундамент, который никакие 
постулаты 
практического 
разума 
не 
способны 
заменить. 
Постулативная вера Канта в пределах «только разума» была 

126