Эпистемология и философия науки, 2008, том 18, №4

ИНДЕКС 46318

ПИСТЕМОЛОГИЯ

ИЛОСОФИЯ НАУКИ

Ежеквартальный журнал 2008, т. XVIII. №4

Институт философии Российской Академии наук

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ


ЭПИСТЕМОЛОГИЯ
&
ФИЛОСОФИЯ НАУКИ
Epistemology & Philosophy of Science
Т. XVIII № 4

Научно-теоретический журнал по общей методологии науки, теории познания и когнитивным наукам





МОСКВА
КАН(Цён+

2008

Case-studles ~ Sciense-studies

Павловский условный рефлекс -
   естественнонаучная модель изучения знаковых систем .................... 145
   Г. X. Шингаров


Энциклопедия

Обсуждаем статьи о сложности ....................164
   В. П. Филатов, Е. Н. Князева,
   В. И. Аршинов, Л. В. Семирухин,
   А. Ю. Антоновский


Контекст

П. А. Флоренский:
   между религиозно-антропологической
   и рационально-критической философией познания
   в «Столпе и утверждении истины»...............176
   Л. А. Микешина


Симпозиум

Феноменология в контексте современной философии познания.......................195
   П. С. Куслий


Мастер-класс преподавателя

Истина, Интернет и древнеиндийский спор......... 199
   И. А. Герасимова


       Работаем над диссертацией

         Канон и органон .................................210
           В. И. Шалак
         Отрицание в предложениях идентификации и пресуппозиции ................................218
           В.  Г. Семенова (Таганрог)


       Архив

        Математические парадигмы
           в философско-методологической рефлексии

            17 века. «Scientia Generalis» Иоахима Юнга.... 224
            С. Г. Секундант (Украина)
         О пользе математики как пропедевтики философских наук..................................235
            И. Юнг

3

             Новые книги                      ' ' ?   |          
...........  0 книге «Философия. Наука. Культура.                
             «Вопросам философии» 60 лет»..................242   
             Г. Д. Левин                                         
             Размышление над книгой В. И. Молчанова........248   
             Е. В. Золотухина-Аболина                            
             Религия и наука: война или гармония? ............252
             Ю. С. Моркина                                       
             Новые книги по эпистемологии на испанском языке 256 
             Е. В. Вострикова                                    

             Contents...........................................260
             Наши авторы........................................261
             Памятка для авторов................................262
             Подписка.......................................... 263



          Публикуемые материалы прошли процедуру рецензирования и экспертного отбора.

Журнал включен в новый перечень периодических изданий, рекомендованных Высшей аттестационной комиссией РФ для публикации материалов кандидатских и докторских диссертационных исследований в области философии, социологии и культурологии (с 1 января 2007 г.).

 Редколлегия журнала                                                       
 И. Т. Касавин (главный редактор), И. А. Герасимова (заместитель главно-   
 го редактора), П. С. Куслий (ответственный секретарь), А. Ю. Антонов-     
 ский, В. И, Аршинов, В. Г. Горохов, В. А. Колпаков, Н. И. Кузнецова (Ин-  
 ститут истории естествознания и техники РАН), И. К. Лисеев, Л. А. Ми-     
 кешина (Московский государственный педагогический университет),           
 А. Л. Никифоров, А. П. Огурцов, В. Н. Порус (Государственный универси-    
 тет - Высшая школа экономики), В. Л. Рабинович (Институт культурологи     
 Министерства культуры), Н. М. Смирнова, В. П. Филатов (Российский         
 государственный гуманитарный университет).                                
 Международный редакционно-издательский совет                              
 В. С. Стёпин (председатель), П. П. Гайденко, А. А. Гусейнов, И. Т. Касавин
 (заместитель председателя), В. А. Лекторский, X. Ленк (Германия),         
 В. В. Миронов, X. Позер (Германия), Е. Рада Гарсия (Испания), Т. Рокмор   
 (США), Г. Фоллмер (Германия), С. Фуллер (Великобритания), Р. Харре        
 (Великобритания), К. Хюбнер (Германия), Д. С. Чернавский.                 
 Региональный редакционный совет                                           
 В. А. Бажанов (Ульяновск), Н. В. Бряник (Екатеринбург), А. Г. Егоров      
 (Смоленск), Т. Г. Лешкевич (Ростов-на-Дону), Н. И. Мартишина (Новоси-     
 бирск), Л. С. Сычева (Новосибирск), С. П. Щавелев (Курск), Ю. М. Шилков   
 (Санкт-Петербург).                                                        

       © 2008 Институт философии РАН. Все права защищены. © 2008 Канон + РООИ «Реабилитация»

ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ, Т. XVIII, № 4







1L „Пространство:



бытийственная основа знания



И. Г. К АСАВИН


Исследования познавательных процессов сегодня ведутся в рамках не только традиционной теории познания, но и целого ряда гуманитарных наук - психологии, социологии, этнографии, логики, -к названию которых прибавляется предикат «когнитивная» или «эпистемиче-ская». Нередко именно последние «открывают» для философской эпистемологии «новые континенты» знания. К их числу относится и проблематика категорий пространства и времени. По крайней мере, уже со времен И. Канта они были включены в теоретико-познавательный оборот, но именно сегодня интерес к ним особенно возрастает.

                       1. Этапы и формы

КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИИ ПРОСТРАНСТВЕННЫХ ПАРАМЕТРОВ

                          Фактом современной познавательной ситуации является то, что категория пространства широко используется как в естествознании, так и в гуманитарных науках, а также во вненаучных типах


* Подготовлено при поддержке гранта РГНФ № 08-03-91306a/U.

едакционная стать

И. Т. КАСАВИН

      знания. Нередко она разъясняется с помощью введения набора пространственных параметров или координат. Концептуальное развертывание пространственных представлений проходит при этом в трех разных, но взаимосвязанных между собой вариантах.
         Так, пространственные (а также и временные) термины выступают в некоторых ситуациях как метафоры, обязанные интеллектуальной моде и предназначенные для придания теоретикоподобной формы суждениям о предметах, не попадающих в контекст традиционной теоретической рефлексии. В этой связи можно говорить, например, о «правовом пространстве», «пространстве рекламы» или «экономическом ускорении». Политическая и экономическая мифология, религиозная и моральная пропаганда, художественная литература - таковы сферы, в которых циркулируют подобные новации. Аналогичным образом в недавнем прошлом философы иронизировали по поводу «теории любви» или «логики мифа» - термины «теория» и «логика» использовались большинством в пиквикском смысле, поскольку мало кто верил в их строгую применимость к таким экзотическим для теории познания объектам.
      Однако метафорическая многозначность и неопределенность смысла уступают место нормальной концептуальной форме по мере того, как объект утрачивает необычные черты в результате теоретического осмысления. Последнее движется обычно по пути очерчивания смысловых границ термина по аналогии с тем, как он используется в других видах знания. И поскольку метафора стирается, ее содержание все в большей мере осознается как понятийное заимствование из тех областей, где термины обладают известными и устойчивыми характеристиками. При этом пространственно-временные признаки начинают соединяться с указаниями не столько на специфическую область применения, сколько на способы исследования, связанные с отдельными науками. Так возникают понятия «антропогенных ландшафтов», «биополей», «социодинамики культуры», «виртуального пространства». Они, как правило, обозначают собой методологические сдвиги на границе двух и более научных дисциплин, а применительно к социально-гуманитарному знанию еще и понятийное заимствование из естественных и точных наук.
         До тех пор, пока данные понятия служат квазилогическими средствами систематизации и теоретической интерпретации готового эмпирического содержания, они сами по себе не выступают еще как объекты концептуальной разработки. Но как скоро в них усматривают средства развития знания, с помощью которых можно получить прирост эмпирического содержания, критерии теоретической приемлемости становятся более взыскательными: проблема теоретической нагруженное™ фактов трансформируется в проблему внутренней структурированности самой теории. И первым шагом на пути ее решения

6

И. Т. КАСАВИН

•едакционная стать


     2. Теория познания и гуманитарные науки:

            НОВОЕ МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЕ

        Теории пространства и времени в гуманитарных науках касаются фундаментальных измерений человеческого мира и выражают их в специфических параметрах, таких как «верх» и «низ», «центр» и «окраина», «поверхность» и «глубина», «удаленность» и «близость», «старость» и «молодость», «опережение» и «отставание», которые нередко фиксируются уже на уровне обыденного сознания. Они служат разъяснению того, в каких именно координатах и векторах описывается динамика и статика человеческого бытия. Примечательно, что необходимость такого рода обыденной, естественной онтологии обнаруживается не только в контексте литературы, мифа, магии и религии, но и в современных социальных и гуманитарных науках. Примерами могут служить «экологическая теория восприятия» психолога Дж. Гибсона, «семантическое пространство» в психосемантике (В. Ф. Петренко), концепция «подсознательного чувства размерности» психосоциолога Эд. Холла, «социальная топология» социолога П. Бурдье, «теория центральных мест» географа В. Кристаллера, экологическое и структурное пространство и время социального антрополога Э. Эванс-Причарда, метод «grid-group analysis» его ученицы М. Дуглас, образы города и всадника литературоведа X. Л. Борхеса, «поля» и «леса» историка С. Соловьёва, «этнические поля» и «антропогенные ландшафты» этнографа и географа Л. Гумилёва. Что же дает нам это для понимания человеческого мира?
        Во-первых, уже эволюционные эпистемологи (Г. Фоллмер) привлекли внимание к специфической макроразмерности человеческого мира - меццокосмоса (в отличие от мега- и микромира). Человек и в самом деле живет в мире «средних размеров»: относительно небольших пространств, скоростей, длин электромагнитных волн и т.п. Но далее наша точка зрения расходится с эволюционной эпистемологией. Дело в том, что человек живет вообще не в геометрическом пространстве, не в астрономическом времени, не в механическом движении, не в электромагнитных взаимодействиях. Это - естественнонаучная картина мира, продукт определенных наук, но не естественная среда человеческого обитания. Последнюю описывают не специализированные языки, но только, и исключительно, естественный обыденный язык, связанный с повседневным опытом. В этом смысле Л. Витгенштейн и М. Хайдеггер внесли больший вклад в описание такого мира, чем вся наука о природе. Это же относится и к литературе, и к живописи и музыке, вклад которых в изучение зрения и слуха несравненно больше, чем вклад науки. Поэтому «прислушивание к языку», к звучанию пространственно-временных терминов обыденного языка становится значимым ресурсом «естественной онтологии».

ПРОСТРАНСТВО:
БЫТИЙСТВЕННАЯ ОСНОВА ЗНАНИЯ

         Во-вторых, налицо иная научная тенденция, выраженная социально-гуманитарными науками (культурологией, исторической географией, психологией, социологией). В них обнаруживаются попытки задать определенного рода онтологию, учитывающую бытийствен-ные измерения человека. Так, в трудах авторов французской школы «Анналов» и работающего в сходной парадигме А. Я. Гуревича обнаруживается не только историко-культурная и социальная нагру-женность категорий пространства и времени, но и то, что эти категории возникали и долгое время существовали именно как категории культуры, а не естествознания. «Путешествие в средние века было, прежде всего, паломничеством к святым местам, стремлением удалиться от грешных мест в святые. Нравственное совершенствование принимало форму топографического перемещения», - приводит пример А. Я. Гуревич². Или: «Понятия жизни и смерти, добра и зла, благостного и греховного, священного и мирского объединялись с понятиями верха и низа, с определенными странами света и частями мирового пространства, обладали топографическими координатами»³.
         Уже упомянутая экологическая теория восприятия Дж. Гибсона представляет собой современный вариант необерклианства, поскольку ее автор практически воспроизводит известную критику понятий материи и пространства с позиций последовательного сенсуализма. «Геометрическое пространство - чистая абстракция, - пишет он; -пространство это - миф, привидение, вымысел геометров»⁴. Для объяснения того, как человек способен воспринимать мир, надо отказаться от нечеловеческой картины мира, с одной стороны, и от активистского понимания восприятия как «обработки чувственных данных». Гибсон убежден в обратном - в том, что восприятие представляет собой «извлечение инвариантов из стимульного потока»⁵: эти инварианты, видимо, образуются во взаимодействии человека с ограниченным сектором материального мира и описываются категориями «среда», «вещества» и «поверхности». Эта онтология категорически порывает с традиционным атомизмом и ньютонианством, будучи ближе аристотелевской и, в некоторых аспектах (близкодействии), картезианской физике. «Поверхности и среда - экологические термины, - постулирует Гибсон, - их ближайшие геометрические эквиваленты - плоскости и пространство, но обратите внимание на различие между этими терминами. Плоскости бесцветны; поверхности окраше-

         * Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1984. С. 86.
         ³ Там же. С. 89.
         ⁴    Гибсон Дж. Экологический подход к зрительному восприятию. М., 1988. С. 28.
         ⁵ Там же. С. 26.

[редакционная стать

И. Т. КАСАВИН

[редакционная стать^

  ны. Плоскости - прозрачные призраки; поверхности обычно непрозрачны и телесны. Линия пересечения двух плоскостей имеет мало общего с местом соединения двух плоских поверхностей - с выступом или уступом... Для изучения восприятия и поведения нужна своя, прикладная, геометрия»⁶. Вот неполный перечень понятий такой геометрии: «земь» (кромка между небом и землей, опорная поверхность), «укрытие» (яйцо или кокон), «открытое окружение» (пустыня или гладь океана), «изолированный объект» (все поверхности которого обращены наружу, а не вовнутрь), «прикрепленный объект» (характеризующийся топологически незамкнутой компоновкой поверхностей), «место» (понятие места в экологии аналогично понятию точки в геометрии), «изогнутая выпуклость», «изогнутая вогнутость», «встроен-ность» предметов друг в друга и т.п. «Путь» животного на «местности» предполагает преодоление «преград» (обрывов, ступеней, склонов, рубежей). Оседлое существование требует «убежища» (гнезда, пещеры, хижины) и т.д.
      Эта «неформальная геометрия поверхностей» предназначена, по мысли Гибсона, не только для экологии, но и для архитектуры, технической эстетики, биологии поведения и социальных наук⁷. При ближайшем рассмотрении она весьма соответствует описанию М. Фуко картины мира 16 века, характеризуемой «пригнанностью вещей». «Пригнанными» (в сознании человека 16 века, по Фуко) являются такие вещи, которые, сближаясь, оказываются в соседстве друг с другом. Они соприкасаются краями, их грани соединяются друг с другом, и конец одной вещи означает начало другой. Благодаря этому происходит передача движения, воздействий, страстей, да и свойств от вещи к вещи... Пригнанность (convenientia) - это сходство, связанное с пространственным отношением «ближнего к ближнему», выражающее соединение и слаженность вещей. Именно поэтому она в меньшей степени принадлежит самим вещам, чем миру, в котором они находятся. Мир - это всеобщая «пригнанность» вещей»⁸.
      Еще один пример - из когнитивной психологии, в рамках которой вводится понятие «когнитивных карт», связываемое обычно с именами И. Толмена⁹ и К. Линча¹⁰. Когнитивные карты в последнее время привлекают внимание психологов, географов, градостроителей к проблемам пространственной ориентации. Причина данного интереса в том, что «пространственные схемы осуществляют жесткий контроль

         ⁶ Там же. С. 66.

         ⁷ Там же. С. 82.

         ⁸ Фуко М. Слова и вещи. М., 1977. С. 62—63.

         Q Tolman Е. Cognitive Maps in Rats and Men // Psychological Review, 1948. №55. P. 189-208.

          ¹⁰ Lynch Ch. The Image of the City. N.Y., 1960.

10

ПРОСТРАНСТВО:
БЫТИЙСТВЕННАЯ ОСНОВА ЗНАНИЯ

  над нашим воображением. В значительной мере они и есть наше воображение. С пространственной организацией связано удивительное множество метафор, относящихся к человеческому уму: человек может «занимать положение» для того, чтобы знать нечто, иметь «обширные» или «узкие» знания, посмотреть на вопрос «с другой стороны», изучать «области» и «сферы» знания. Человек, не имеющий адекватной ориентировочной схемы, чувствует себя «потерянным» -стрессовая ситуация, с которой связан свой набор метафор»¹¹. К. Линч описывает город в терминах «путей» (линий перемещения), «узлов» (пересечения путей), «вех» (путевых ориентиров), «районов» (мест, объединенных вокруг какой-то достопримечательности) и «граней» (границ пространственных объектов). Когнитивные карты - это ориентировочные схемы как активные, направленные на поиск информации структуры. Они прямо связаны с перемещением познающего субъекта. Акт локомоции требует увеличения информации и одновременно создает условия для ее роста. Это легко показать применительно к зрительному восприятию, объем которого напрямую зависит, во-первых, от движения глаз, обеспечивающего стереоскопическое зрение, и, во-вторых, от движения наблюдателя (или самого объекта), которое порождает постоянные изменения в доступном глазу зрительном потоке. При этом движение наблюдателя обеспечивает уникальную информацию, не сводимую к информации о движении окружающих объектов относительно наблюдателя: сетчаточные изображения видимых впереди поверхностей увеличиваются в размерах, а все проецируемые точки смещаются к периферии, за исключением той, к которой движется субъект, - она остается неизменной. Движение, таким образом, задает человеку представление о цели уже на уровне непроизвольного восприятия. Именно движение создает условия для сбора полной информации: предметы поворачиваются своими «невидимыми» сторонами, осуществляется уточнение оценки расстояния, характера преодолеваемой среды.
          В. И. Вернадский¹² указывал на северных варягов и полинезийцев как на племена, впервые создавшие системы ориентации при плавании в открытом океане. Вот как иллюстрирует значение когнитивных карт У. Найссер на примере системы навигации племени с острова Палават в Тихом Океане. Путешествие в открытом океане требует ориентира, в качестве которого выступает т.н. остров отсчета. «Положение и расстояние определяются так, как если бы лодка стояла неподвижно под усыпанным звездами небом все то время, пока остров

          " Найссер У. Познание и реальность. М., 1981. С. 125-126.
          ¹_ См.: Вернадский В. И. Избранные труды по истории науки. М., 1981. С. 122.

11

И. Т. КАСАВИН

редакционная стать^

  отсчета (таковой имеется для каждого плавания от острова к острову) медленно скользит назад»¹³. Эта навигационная модель построена на основе весьма абстрактных принципов. Острова отсчета никогда нет в поле зрения, точно так же очень редко бывают видны и звезды, под которыми он как бы передвигается. Большая часть релевантной информации на самом деле оказывается результатом расчетов вслепую, наблюдений за волнами, морскими приметами и птицами; но каждый из этих признаков мореплаватель обязательно соотносит с воображаемым движением отдаленного острова под никак не обозначенными точками подъема невидимых звезд. Представляется, что в такой когнитивной карте можно усмотреть прототип геоцентрической модели мира.
      Когнитивная карта, формируясь в связи с процессом локомоции, может быть в дальнейшем использована и за его пределами. В частности, она выступает эффективным мнемоническим средством. Примером может служить метод локусов, изобретенный древними греками. Для начала человек знакомится с последовательностью примечательных мест (локусов), расположенных вдоль некоторого маршрута. Это можно уподобить ознакомительной прогулке по храму, в каждой нише которого стоит своеобразная скульптура или сосуд. Затем, чтобы запомнить случайный список предметов, их надо последовательно вообразить расположенными в данных локусах. Тогда, чтобы вспомнить список, «потребуется лишь мысленно повторить путь; каждый предмет из списка будет спокойно дожидаться на том месте, где вы его поместили»¹⁴. Это «мысленное повторение пути» - ключ ко всей человеческой культуре, возникающей как текст - рассказ о путешествии.
      Если обратиться теперь к проблематике географии расселения, то окажется, что она изучает не только абсолютное местоположение членов популяции на земной поверхности, но также их вторичное, или относительное, местоположение. Например, этолог К. Лоренц в своей книге «Агрессия» и психосоциолог Эд. Холл в книге «Подсознательное чувство размерности» говорят о наличии у приматов и человека, обладающих сильным чувством территориальности, своеобразного «пространственного ватерпаса», показывающего уровень перенаселенности и определяющего, тем самым, необходимость миграции. Так, Холл выделяет четыре «зоны действия» в зависимости от «межперсональной дистанции»: «интимное», «личное», «общественное» и «гражданское» пространства. Ясно, что размеры этих зон зависят не

          ¹³ Найссер У. Цит. соч. С. 136.

          ¹⁴ Там же. С. 151.

12

ПРОСТРАНСТВО:
БЫТИЙСТВЕННАЯ ОСНОВА ЗНАНИЯ

  только от физического пространства, но и от индивидуальных особенностей и культурных традиций¹⁵.
         Второй пример - из географии. Речь пойдет о модели центральных мест немецкого ученого В. Кристаллера, изложенной в его работе «Центральные места южной Германии» (1933). Суть ее в том, что образующиеся города становятся центрами обеспечения людей товарами и услугами и тем самым структурируют местность, создавая вокруг себя своеобразное поле притяжения. Центральные места первоначально имеют форму круга, а между кругами располагаются дополняющие районы. По мере численного роста и частичного пространственного наложения центральных мест, их границы принимают вид более или менее правильного шестиугольника, а карта местности в целом начинает напоминать пчелиные соты. Американский географ А. Филбрик, расширяя модель Кристаллера, выделял две фундаментальные структуры размещения человеческих поселений. Одна из них - узловая - определяется горизонтальными отношениями между центральными местами в системе жизнедеятельности человека (в терминологии Эванс-Причарда - структурность как таковая). Вторая структура обусловлена вертикальными связями между расселением и природными ресурсами (экологичность, по Эванс-Причарду). Объединение обеих структур в одной модели позволяет дать многоуровневое описание перехода от однородных районов к узловым и обратно. Так, сельскохозяйственная ферма, являясь узловым районом уровня А, объединяется с другими фермами в однородный сельскохозяйственный район Б, при этом торговые центры, обслуживающие сельскохозяйственные районы, оказываются узловыми районами уровня В, и т.д. Обратим внимание на обстоятельство, не замеченное самим Филбриком: различие узловых зон и однородных, а также переход от одних к другим, является функцией исключительно структурногоризонтального размещения, т.е. чисто социальным фактором. Получаемая в результате «местность» и «перемещение» задают социальную, а не природную «географию».
         Понятия «антропогенных ландшафтов» и «этнических полей», используемые Л. Гумилёвым в работе «Этногенез и биосфера Земли», также могут быть рассмотрены как описания специфических «поверхностей», по которым пролегают пути - «аттракторы». На таком пространстве и прослеживается культурная эволюция человека и сопутствующая ему драма человеческой креативности.
         Отдельная тема - это пространственно-временная онтология языка, контуры которой задают идеи Л. Витгенштейна и М. Хайдеггера («Вообразить себе язык - значит, вообразить себе форму жизни»; «Язык - дом бытия» и т.д.). Характеризуя эпистему Нового времени, М. Фуко пишет, что «слова имеют свое место не во времени, а в про

         ¹⁵ См.: Хаггет П. География: синтез современных знаний. М., 1979. С. 25.

редакционная стать>

13